Станислав Кузьмин - ГУЛАГ без ретуши

В первую же свою поездку в Москву, что в условиях существовавшего в лагере режима было нетрудно, друзья познакомили Выгона с троцкистом Яцеком, входившим в ближайшее окружение И.Е. Смирнова. Последний, как об этом знал Выгон, ранее отбывал ссылку в Сочи. От Яцека он узнал много интересного. Оказывается, Смирнов идейно разоружился, выполнив тем самым одно из условий ОГПУ, без чего возвращение из ссылки было практически невозможным. Яцек оправдывал его поступок тем, что это позволило ему возвратиться к активной деятельности. Ещё больше Выгона поразило то обстоятельство, что после возвращения в 1931 году из ссылки ОГПУ не препятствовало его поездке в командировку в Германию. В Берлине, по словам Яцека, его тут же вроде бы сам разыскал сын Троцкого — Лев Львович Седов. Факт, отметил Выгон про себя, прямо-таки удивительный. Можно подумать, что Седов имел в Берлине бюро по контролю за выездом граждан из СССР. Он не стал уточнять это обстоятельство, но выходило: или Седов был заранее информирован точно о времени приезда Смирнова, или он «нашёлся» сам. Определённое сомнение вызывал и факт поездки за границу вчерашнего ссыльного. Вне всякого сомнения, кто-то стоял за спиной Смирнова, и этот кто-то санкционировал его поездку.

По словам Яцека, Седов информировал Смирнова о положении дел за границей, а последний информировал Седова о политическом положении в Союзе. Седов в беседе со Смирновым проводил мысль о том, что нужна решительная борьба с руководством страны в лице Сталина путём насильственного его устранения. Правда, видимо из осторожности, Яцек преподносил слова Седова не как политическую директиву о переходе к террору, а всего лишь как личное высказывание Седова, «достаточно безответственного и вообще любителя разглагольствовать».

После возвращения из Берлина Смирнов поделился содержанием беседы с Седовым со своим ближайшим окружением: А.Н. Сафоновой (своей женой и единомышленником), Мрачковским, Тер-Ваганяном, Яцеком. После его возвращения группа Смирнова не только получала бюллетени, издаваемые Троцким в Берлине. Сам Смирнов посылал информационное письмо о положении в СССР Троцкому в 1932 году и в этом же году через Гавена получил ответное письмо от Троцкого. По словам Яцека, в нём он призывал Смирнова действовать решительно, иначе будет поздно. Гавен в устной форме передавал и его указание о том, что единственный способ смены руководства — террор. Впрочем, Яцек преподносил это суждение Троцкого в качестве невинного рассуждения о том, что изменить сложившееся положение можно только таким способом, но это, мол, ни в коем случае не может считаться прямой директивой о переходе к террору. Тут уж прямо как в карточной игре в компании с шулером, подумал про себя Выгон. Не всякий поймёт: кто же передёргивает карту?

Встреча с Яцеком закончилась тем, что Выгон получил задание искать среди заключённых единомышленников и распространять среди них литературу, которую на первый раз привезёт курьер, а затем её будут в условленный день оставлять в «почтовом ящике». Подобрать для него место входило в задачу Выгона. На том и расстались.

2 октября 1933 года трассу канала облетела весть о назначении начальником Дмитлага ОГПУ (он же заместитель начальника ГУЛАГа ОГПУ) С.Г. Фирина. Весь вечер по баракам обсасывали эту новость, как мозговую кость. Много о нём не знали, но из житейского опыта понимали: жди перемен. Судя по всему, его назначение ничего хорошего не сулило. «Опять еврей», — говорили заключённые.

Долго ждать не пришлось. Уже на четвёртый день Фирин разразился приказом и дотошной инструкцией к его применению: «О нормах довольствия на четвёртый квартал 1933 года». Был сей документ не для среднего ума, так как устанавливал 12 норм питания в зависимости от отношения к труду и характера выполняемой работы. Норм двенадцать, а котлов для их приготовления по инструкции предусматривалось всего пять. Вот это была головоломка так головоломка. И так и сяк судили-рядили осуждённые и никак не могли прийти к выводу: каким образом в пяти котлах варить 12 норм. Один из острословов предлагал в каждом котле варить по три нормы. Щи, по его мнению, следовало разливать так: по одной норме черпать сверху, по другой снизу, а по третьей предварительно размешав. С кашей дело обстояло ещё проще: четверть черпака, половина и полный.

Было ещё кое-что не совсем понятное. Норма хлеба для землекопов, вырабатывающих 125 % и выше на земляных работах на трассе канала, — 1300 граммов. Те же земляные кубатурные работы — дорожные, рытьё ям для столбов, земляные работы на строительстве гражданских сооружений, по грунту, может быть, ещё более тяжёлые — не нормировались. Было над чем подумать. Одну и ту же землю можно было копать и за 1300, и за 600 граммов.

Через неделю народ стал разбегаться с других видов земляных работ на трассу канала. И ведь пойди откажи в переводе! Сразу угрозы написать жалобу самому «хозяину» о том, что попахивает саботажем, поскольку в зародыше душат трудовой порыв перейти на самый ответственный участок работы. Вскоре некому стало строить дорогу, рыть ямы и траншеи. Одним словом, думай, Семён Григорьевич, каким таким ещё экспериментом вернуть людей на те объекты, которые они посчитали для себя невыгодными.

В последующие годы иначе и не называли Фирина как великий экспериментатор, потому что с помощью дырок на брючных ремнях пытался он регулировать трудовой энтузиазм осуждённых. Что ни месяц, то очередное новшество в нормировании питания. Казалось, вышибание процентов выработки при помощи куска хлеба было его любимым занятием. Уже через две недели после издания знаменитого приказа № 333, 20 октября, были внесены первые коррективы. Если раньше полагалось по усиленной категории с выработкой до 49 % 500 граммов хлеба, то теперь они получали в качестве добавки ещё 100 граммов. При выработке от 50 до 79 % осуждённые получали 550 граммов и добавили им ещё 50 граммов. Но осуждённые, подмечал Выгон, даже неграмотные, прекрасно соображали, что при выработке до 49 и до 79 % отныне полагалось 600 граммов хлеба. И не было им смысла за одну и ту же пайку вытягивать 79 %, если и 49 вполне хватало.

А сколько шуму и громких фраз было произнесено в связи с учреждением премиальных блюд, и как это солидно звучало в приказе по лагерю: «Значительно увеличен отпуск продуктов питания на премблюдо».

Когда же дотошные заключённые докопались до сути, то оказалось, что продуктов хватало на изготовление 15 пирожков (с рыбой, крупой, овощами), 5–6 блюд из макарон, 5–6 каш и 10 винегретов. К тому же стоимость муки, овощей, макарон и животных жиров, отпускаемых на эту награду за ударный труд, подлежала удержанию из премиального вознаграждения.