Ахмед Искендеров - Тоётоми Хидэёси

Осуществление этого зловещего замысла взял на себя Кониси Юкинага, находившийся с войсками в укрепленном районе Пусана и ожидавший прибытия огромной экспедиционной армии, чтобы начать новое наступление на Сеул.

В начале января 1597 года вассал Кониси, служивший при нем переводчиком, некто Ёдзиро, проник в расположение войск Ким Ынсона, военачальника правой полупровинции Кёнсан, и заявил ему, что прибыл по поручению своего господина, чтобы сообщить корейскому командованию сведения чрезвычайной важности. По словам Ёдзиро, Кониси Юкинага велел ему передать корейской стороне следующее: «Лицом, которое всячески препятствует заключению мира, является Като Киёмаса. В ближайшее время он прибывает из Японии. Корея имеет явное превосходство на море; если немедленно направить военные корабли в район Киджа и предпринять совместные действия с военачальником левой полупровинции Кёнсан, то можно будет перехватить войска Като, а его, негодника, убить. Сейчас представился самый подходящий случай, который нельзя упустить» [561].

Ким Ынсон поверил этому сообщению и тут же направил соответствующее донесение ванскому двору. Там тоже без тени сомнения вняли словам Ёдзиро и решили действовать так, как предлагал Кониси Юкинага.

Во второй половине января специальный королевский посланец прибыл в провинцию Чолла и передал Ли Сунсину высочайший приказ, в котором говорилось, что двор и правительство располагают неоспоримыми доказательствами, что в скором времени Като Киёмаса с войсками прибудет в Корею, а посему флотилии под командованием Ли Сунсина предписывается нанести противнику внезапный удар на море в районе Пусана.

Ли Сунсин выразил сомнение в целесообразности таких действий. Он заявил, что не верит в искреннюю заботу Кониси о скорейшем окончании войны и считает абсурдным, чтобы одна воюющая сторона добровольно предоставляла в распоряжение другой воюющей стороне секретные сведения о планируемых военных операциях с той только целью, чтобы избавиться от неугодного военачальника. Вернее всего, убежденно сказал он, речь идет о заговоре, «имеющем целью устроить засаду нашему флоту и одним ударом уничтожить его» [562]. При этом Ли Сунсин резонно доказывал нелепость задержки крупных кораблей в прибрежных водах, где их легко могут атаковать даже небольшие силы противника.

Однако все его доводы не принимались во внимание, от него требовали неукоснительного выполнения приказа. И том не менее Ли Сунсин, убежденный в своей правоте, не подчинился приказу, и благодаря этому удалось спасти корейский флот от полного разгрома, на что надеялось японское командование, составившее коварный план, связанный с дезинформацией корейской стороны.

Вскоре войска Като, которые переправлялись не тем путем, на который указывал переводчик Кониси, благополучно высадились на корейском побережье. Спустя некоторое время Ёдзиро вновь появился у ворот военного лагеря Ким Ынсона и, изображая себя и своего господина обиженными и оскорбленными тем, что корейское командование не воспользовалось предоставленной ему ценной информацией, произнес такую тираду: «Почему вы не атаковали Като Киёмаса на море? Дать ему высадиться на берег все равно что выпустить кровожадного тигра в поле. Теперь японская армия, следуя его воле, вынуждена вопреки своему желанию начать второй корейский поход. Добрые намерения Кониси рассылались прахом» [563].

Некоторые японские историки изображают Ёдзиро как двойного шпиона, который одновременно служил и японцам и корейцам. Этим они объясняют столь беспрепятственное общение его с представителями корейского военного командования. Но как бы то ни было, ясно одно: в данной ситуации Ёдзиро, безусловно, действовал в пользу японской стороны. В то же время его поступки объективно были на руку тем силам в корейском военном и политическом руководстве, которые искали лишь повод для того, чтобы избавиться от неугодного им флотоводца. В этом отношении у командования двух противоборствующих армий была одна и та же цель.

Когда Ким Ынсон, ссылаясь на слова Ёдзиро, вновь донес двору на Ли Сунсина, обвиняя его в неповиновении приказу вана, против талантливого флотоводца, как часто это бывало не только в корейской истории, поднялись все ничтожества и вся бездарь. Умного и смелого командующего корейским флотом обвинили в трусости и в конце марта 1597 года приговорили к смертной казни. Ли Сунсин стал жертвой не только подрывной деятельности японского военного командования в Корее, но и дворцовых интриг.

В корейских высших сферах в то время шла острая борьба между двумя фракциями, постоянно нападавшими одна на другую. Особенно усердствовала так называемая западная группировка, которая плела интриги против Ли Сунсина, добиваясь отстранения его от командования корейским флотом и назначения вместо него бездарного Вон Гюна, примыкавшего к этой фракции. Вместе с тем удар направлялся и против премьер-министра, который в свое время назначил Ли Сунсина на этот пост. «Западной» фракции удалось навязать ванскому двору решение о вынесении Ли Сунсину смертного приговора. Однако максимум, чего смогла в этих условиях добиться так называемая восточная фракция, это сохранение ему жизни. В конце концов Ли Сунсина разжаловали в рядовые, а Вон Гюна назначили командующим корейским военно-морским флотом. Как показал ход событий, это была одна из самых роковых ошибок правящих кругов Кореи, которая привела, в сущности, к полному уничтожению, а точнее говоря, к самоуничтожению некогда могущественного корейского флота.

Когда Вон Гюн занял пост главнокомандующего военно-морскими силами, поступила новая информация — все от того же Едзиро. На этот раз он сообщил время прибытия в Пусан новых многочисленных японских вооруженных формирований и маршрут следования японской морской армады. При этом он выражал надежду, что на сей раз корейская сторона не оплошает и не упустит случая покончить наконец с Киёмаса [564].

Реакция двора была немедленной. Вон Гюну предписывалось срочно направить флот в район Пусана. Но прежде чем выполнить этот приказ, Вон Гюн, не без основания опасавшийся встречи с японским флотом, направил вану депешу, настаивая на том, чтобы сухопутные силы тоже были подключены к этой операции и взаимодействовали с военно-морскими. Однако двор ответил отказом, мотивируя это тем, что регулярная корейская армия должна дождаться прибытия минских войск, чтобы выступить объединенными силами и тем самым добиться военно-стратегического превосходства над противником. Флоту предписывалось действовать автономно.

В первых числах июля 1597 года по приказу Вон Гюна военные корабли корейского флота, базировавшиеся на острове Хансандо, снялись с якоря и взяли курс на Пусан. К вечеру 7 июля корейский флот подошел к острову Чоллёндо, неподалеку от Пусана, где попал в сильный шторм. Большие волны и шквальный ветер швыряли, как щепки, огромные военные корабли, которые потеряли управление и лишились связи друг с другом. Оказавшись наедине с разбушевавшейся стихией, они становились мишенью, легко расстреливаемой противником. На острове Кадокто, где корейский флот искал убежища, он попал в ловушку, расставленную японской армией. Большое число корейских кораблей с их экипажами было уничтожено. Корейский флот почти полностью был разбит. [565]