Ахмед Искендеров - Тоётоми Хидэёси

Только после такого весьма поучительного урока китайское правительство наконец-то осознало, что японская армия представляет собой довольно внушительную силу, и направило в Северную Корею крупные воинские подразделения под командованием Ли Жусуня. К концу 1592 года китайские войска, взаимодействуя с корейскими регулярными частями, подошли к Пхеньяну и штурмом овладели городом. Войска Кониси Юкинага, неся большие потери, отступили к Сеулу. Это было, по существу, первое крупное поражение японской армии в ходе японо-корейской войны, которое свидетельствовало о том, что японские войска, изрядно измотанные и в значительной мере отрезанные от своих тыловых баз, оказались в довольно тяжелом положении, испытывая немалые трудности в пополнении свежими силами, снабжении боеприпасами и продовольствием.

Война принимала все более затяжной характер. Чувствовалась усталость японских войск, среди солдат начались эпидемии, резко упала воинская дисциплина, утрачивался воинственный дух. Кониси Юкинага, войска которого приняли на себя удар китайской армии, прекрасно понимая сложившуюся ситуацию, усугубляемую поражениями японского флота и непрерывными атаками сил корейского народного ополчения, искал пути к перемирию.

Казалось бы, в этих условиях китайские войска имели прекрасные возможности, наращивая свои наступательные действия, нанести противнику сокрушительное поражение и вынудить его покинуть всю захваченную им территорию. Но этого не произошло.

Создалось своеобразное и в какой-то мере тупиковое положение. Японская армия, потерпев ряд чувствительных поражений и не получая необходимых подкреплений, не могла успешно развивать боевые операции и вынуждена была отходить все дальше на юг, собирая уцелевшие части в укрепленных районах, где можно было бы сохранить наличные силы и дождаться прибытия из Японии новых значительных подкреплений для продолжения военных действий.

Что же касается корейских регулярных частей, то они, хотя и удалось несколько восстановить и укрепить их боевую мощь, все же не обладали еще достаточными силами для того, чтобы одержать полную победу в единоборстве с японской армией.

Отряды народного ополчения своими смелыми рейдами в тылы врага и активными партизанскими действиями сильно изматывали противника, все чаще срывали его наступательные операции, заставляя переходить к оборонительной тактике. И тем пе менее одно партизанское движение, несмотря на его широкий размах, не могло нанести сокрушительный удар по захватчикам. К тому же корейские правящие круги, с большой опаской относившиеся к всенародному движению сопротивления, видя в нем силу, угрожавшую существующему режиму, старались не допустить союза и взаимодействия регулярной армии и отрядов народного ополчения.

Китайское командование делало вид, что готово к активным боевым действиям, и даже провело, как уже говорилось, ряд успешных операций, вынудивших японские войска отступить с занимаемых ими позиций на севере Кореи, в том числе оставить Пхеньян. Однако дальше этого оно не пошло, не стало преследовать отступавшего и сильно ослабленного противника, позволив ему уйти от полного разгрома и закрепиться в Сеуле, стянуть туда остальные свои воинские подразделения. Между тем освобождение Сеула, на чем настаивало корейское командование (такая возможность представлялась вполне реальной), могло рассечь японские войска, дислоцированные в районе Хэджу, Кэсона и Сеула, привести к полному их разгрому и фактическому освобождению всей захваченной японской армией корейской территории.

Вместо этого китайское командование, продолжая для видимости военные действия, которые больше напоминали военные игры, за спиной корейской стороны и легко поступаясь чужими интересами, вело линию на заключение мира с японцами. Еще на дальних подступах к Пхеньяну командование китайских войск, прибывших в Северную Корею для отражения японской агрессии, начало зондировать почву относительно возможности заключения мира с Японией, не вступая в вооруженное столкновение с ее армией. В западной историографии широко распространено мнение, что такую позицию китайского командования следует рассматривать всего лишь как тактическую уловку, как своего рода военную хитрость, рассчитанную на то, чтобы ввести противника в заблуждение, усыпить его бдительность, выиграть время, а затем нанести ему сокрушительный удар. [553]

Эта «хитрость» китайского командования позволила японским войскам избежать полного разгрома, сохранить значительные силы, перегруппировав их и сконцентрировав в укрепленном районе на юге страны, создав там плацдарм, откуда, получив новые подкрепления, можно было бы вновь развернуть военные операции. В более широком смысле позиция китайского командования не только не приблизила окончание войны, хотя такая возможность была вполне реальной, но на ряд лет отодвинула его.

Если уж говорить о военной хитрости, то ее проявило скорее японское командование, которое прекрасно понимало, что соотношение сил и вся обстановка на фронте резко изменились не в пользу японской армии и что в этой ситуации необходимо вести дело к мирным переговорам, иначе не избежать поражения. Именно неожиданное для Японии изменение ситуации на фронте и начавшееся отступление японских войск заставили Хидэёси отложить свою посадку в Корею. Понимал он это или нет, но его мечта въехать как победитель на белом коне в Корею и Китай становилась все более иллюзорной. Хидэёси, несомненно, знал, что обстановка на корейском фронте развивается не в пользу японской армии. Об этом свидетельствует его письмо Кобаякава Такакагэ, в котором, в частности, говорилось: «Я приказываю тебе, чтобы ты, не останавливаясь в Сеуле, направлялся на переднюю линию фронта. Поистине сожалею, что нам не удалось сохранить и укрепить наше господство над захваченными районами» [554]. Это письмо, датированное январем 1593 года, можно, пожалуй, рассматривать как фактическое признание если не окончательного провала, то, во всяком случае, крушения авантюристических планов Хидэёси закабалить Корею и Китай.

Кониси Юкинага, который, собственно, по своей инициативе вступил в мирные переговоры с китайским командованием, дабы не допустить полного разгрома японских войск, делал все для того, чтобы склонить Хидэёси к заключению мира на условиях, которые, как он расписывал, должны были вполне отвечать интересам Японии и удовлетворить властолюбивые амбиции Хидэёси. Речь шла о том, что китайский императорский двор признает за Хидэёси титул вана (короля), что Кониси произвольно толковал как фактическое признание за Японией сюзеренных прав над Китаем, который в результате этого становился чуть ли не вассалом Японии. Китайский же представитель на переговорах Чэнь Вэйцзин информировал китайский двор таким образом, будто речь шла всего лишь об удовлетворении просьбы японской стороны присвоить правителю Японии титул вана и разрешить ему в качестве вассала поставлять минскому двору ежегодную дань.