Ахмед Искендеров - Тоётоми Хидэёси

Однако иной позиции придерживались высшие сановники церкви, которые в качестве крупных земельных собственников наравне со светскими феодалами участвовали в феодальной междоусобице, опираясь в этой борьбе не только на свои вооруженные формирования, но пытаясь активно использовать крестьянские восстания, направляя их против своих политических противников. Так, собственно, было и во времена восстания крестьян в провинции Микава, где, как справедливо отмечает Н. А. Иофан, «боролись между собой за власть две основные политические силы: секта икко и группировка крупных феодалов во главе с Токугава Иэясу» [596].

В конечном итоге победа оказалась на стороне военной группировки, которую возглавил Токугава Иэясу, разгромивший повстанческую армию этой секты в битве при Вада в феврале 1564 года. С этого момента наметился определенный спад движения — во всяком случае, в той его форме, в какой оно развивалось до того.

В японской историографии, несмотря на наличие весьма разноречивых точек зрения по вопросу о характере крестьянского движения, протекавшего в религиозной оболочке, тем не менее довольно прочно утвердился взгляд на это движение как на силу, активно противостоявшую объединению Японии. [597]

Некоторые японские историки, в том числе видные, например Иноуэ Киёси, полагают, что у объединителей Японии Ода Нобунага и Тоётоми Хидэёси были три главных врага: во-первых, крупнейшие буддийские и синтоистские храмы, расположенные в Нара и на горе Коясан (провинция Кии), с древних времен владевшие огромными поместьями (сёэн) в районе Кинки и державшие большое число воинов-монахов; во-вторых, крупные даймё, непосредственные враги, которые ни в чем не уступали Ода Нобунага (в частности, Асаи из провинции Оми, Асакура из Этидзэн, Такэда из Кии, Уэсуги из Этиго, Мори из района Тюгоку), и, наконец, крестьянские восстания, протекавшие под знаком секты Икко, которые развивались повсеместно в районах Хокурику, Токайдо и Кинки [598].

При такой постановке вопроса борьба крестьянских масс, проходившая под религиозными лозунгами, рассматривается исключительно в контексте феодальных междоусобных войн, как одна из составных ее частей. Неудивительно поэтому, что многие японские историки не склонны видеть в религиозных крестьянских восстаниях ничего революционного и говорят о них лишь как о силе, которую использовали представители господствующего класса в своих интересах, т. е. для укрепления политической власти и экономической мощи феодалов, как духовных, так и светских.

При всей справедливости суждений о сложности и противоречивости этой формы борьбы японских крестьян, которая, несомненно, несла на себе определенную печать феодальных междоусобиц и даже включала в себя отдельные их элементы, было бы неправильным рассматривать это движение лишь в рамках феодальных войн, которые в тот период действительно занимали главное место в политической жизни Японии, сводить его к одной из сил, противодействовавших процессу объединения страны. Малоубедительной выглядит также логика рассуждений, по которой объединение Японии и возникновение единого централизованного государства предстают как простая нужда в подавлении крестьянских движений и сами эти объективные процессы выступают как следствие разраставшегося крестьянского движения, внушавшего большие опасения всему классу феодалов.

Спору нет, объединители страны Ода Нобунага и Тоётоми Хидэёси, ведя жестокую борьбу со своими противниками из феодального лагеря, с не меньшей жестокостью подавляли любое проявление неповиновения, а тем более открытое сопротивление их линии на создание централизованного государства. В этом отношении они не делали никакого различия между оппозиционно настроенными к ним феодалами, светскими и духовными, и народными движениями, если последние добровольно выступали на стороне «своих» феодалов или вопреки воле и желанию крестьян оказывались втянутыми в феодальную междоусобицу. В отношении народных движений Ода Нобунага и Тоётоми Хидэёси проявляли особую жестокость и свирепость. Иначе и быть не могло.

Сохранились лаконичные записи летописцев и хронистов, которые с завидным хладнокровием фиксировали чудовищные расправы, чинимые армией Ода Нобунага над повстанцами в провинциях Кага, Этидзэн, Исэ, Кии и в других местах. Особенно жестокий характер эти репрессии приняли в провинциях Кага [599]и Этидзэн, где были уничтожены чуть ли не все повстанцы. В 60–70-х годах XVI века центрами крестьянского движения, принявшего религиозную оболочку, становятся провинции Кии и Исэ, на юге острова Хонсю, и именно сюда устремляется армия Нобунага, который вел с духовенством настоящую войну на уничтожение. Его 80-тысячная армия, вторгшаяся на территорию этих двух провинций, уничтожала все на своем пути. В провинции Исэ войска Нобунага штурмом овладели замком-крепостью Нагасима, центром восстания, и уничтожили весь ее 20-тысячный гарнизон [600]. Это произошло в 1574 году. Две его попытки, предпринимавшиеся до этого (одна в 1571 и вторая в 1573 году), натолкнулись на упорное сопротивление восставших крестьян и окончились неудачей.

Жестоко подавляя малейшее проявление неповиновения, Ода Нобунага, как считает японский историк Судзуки Рёити, не мог рассчитывать на поддержку крестьян. При этом ученый ссылается на письмо из 17 пунктов, которое Нобунага направил сёгуну Асикага Ёсиаки в 1572 году, где он выразил свое удивление и неудовольствие по поводу того, что происходит в стране, особенно в связи с крестьянскими волнениями [601].

Вместе с тем следует, очевидно, иметь в виду и объективный характер тех событий, которые развертывались на политической сцене Японии. Крестьянство, поднимавшееся на борьбу под религиозными лозунгами, далеко не всегда слепо следовало за своими религиозными наставниками. При анализе религиозного по форме движения крестьян, получившего наименование икко икки, и его оценке исследователи вынуждены в основном опираться на документы, исходящие либо от буддийского духовенства, выступавшего в роли лидера этого движения, либо от светских феодалов, боровшихся против буддийской церкви и поддерживавших ее сил, в том числе и крестьянских выступлений, имевших религиозную окраску. Исследователям почти ничего не известно о позиции самих крестьян, их настроениях, думах и чаяниях и о том, в какой мере их действительные устремления нашли свое адекватное выражение в дошедших до нас документах, составленных буддийским духовенством, претендовавшим на роль не только политического и военного руководителя религиозных восстаний крестьян, но и идейного лидера крестьянства. Мы не знаем также, насколько достоверны сами источники, которые составлялись при определенном направленном воздействии господствующего класса феодалов, стремившегося изобразить крестьянские восстания как выступления сборища мятежников, государственных преступников, бандитов и разбойников. В каждом источнике, а особенно когда речь идет о крестьянской борьбе, нельзя не видеть его классовую направленность, выраженную в нем вполне определенную политическую тенденцию, чисто практические задачи и цели.