Ахмед Искендеров - Тоётоми Хидэёси

Феодальные войска, вступившие в пределы провинции Ямасиро, преодолевая разрозненные очаги сопротивления восставших крестьян, захватывали уезд за уездом и вскоре установили полный контроль над всей территорией. К началу 1494 года восстание было полностью подавлено, и на всей территории провинции с новой силой разгорелась феодальная междоусобица [584].

Таков печальный исход восстания в Ямасиро. Оно потерпело поражение в силу тех же главных причин, которые не раз в мировой исторической практике приводили к неудачам даже более крупные и лучше организованные антифеодальные выступления крестьян. Это — различие интересов у участников восстания, их разрозненность, отсутствие сильного и надежного руководства, предательство тех сил, которые на начальном этапе примыкали к восставшим, но затем стали переходить на сторону врага. Кроме того, ограничившись, по существу, одной провинцией и не имея широких и тесных связей с борьбой крестьян в других провинциях, восстание оказалось изолированным от остальной части страны, где продолжали господствовать старые средневековые порядки и нравы.

Крестьянское восстание в Ямасиро имело как отрицательные, так и положительные последствия. В этом и состоит диалектика развития общества. С одной стороны, поражение восстания вело к усилению феодального гнета, укреплению политического и экономического могущества крупных феодальных князей, дальнейшему обострению феодальных междоусобиц. Но, с другой стороны, несмотря на поражение, само восстание, установленная им система крестьянского самоуправления, которая просуществовала более восьми лет, сыграли огромную революционизирующую роль, вселили широким народным массам как деревни, так и города уверенность в возможности ликвидации феодального строя, зародили в освободительном движении Японии демократические идеи и тенденции — разумеется, насколько это было возможно в то время. [585]

В оценке этого восстания, его характера и последствий мнения японских историков расходятся, причем амплитуда расхождения взглядов достаточно широка. Нельзя не согласиться с советским исследователем А. А. Швецовым, который, полемизируя с рядом японских авторов, обращает внимание на известное преувеличение некоторыми из них уровня сознательности крестьянства в ту эпоху, на явную модернизацию, к которой они прибегают, в частности, тогда, когда новую политическую власть в провинции Ямасиро определяют как «народный парламент», и т. д. [586].

При всей справедливости такой критики хочется вместе с тем обратить внимание и на другую сторону проблемы. В какой мере можно (и возможно ли вообще) рассматривать это восстание как качественно новый рубеж в истории развития не только крестьянского движения, но и самого японского общества, изменения его социально-экономической структуры? Или, говоря иначе, можно ли это восстание ставить в определенную историческую связь с глубинными изменениями, которые происходили в японском обществе того времени? В этом, собственно, состоит суть дискуссии. Отрицая плодотворность попыток некоторых японских авторов найти такие связующие линии, не следует впадать в другую крайность и невольно принижать значение крестьянского движения как важнейшего и радикальнейшего события, ведущего к обострению кризиса всей феодальной системы, а в конечном счете к ее разложению и гибели. Рассмотрим эту очень непростую проблему в более широкой ее постановке.

При изучении крестьянских войн и крестьянских движений периода позднего феодализма (XV–XVII века) исследователи, применяя метод сравнительно-исторического анализа, в качестве определенного эталона, своего рода отправной точки зрения берут Крестьянскую войну в Германии середины 20-х годов XVI столетия, которая открыла в Европе эпоху буржуазных революций и которая нашла такого блестящего исследователя, каким был Ф. Энгельс. Его работа «Крестьянская война в Германии», специально посвященная этому событию, служит образцом тщательного научного анализа, широких обобщений, искусного применения сравнительно-исторического метода. Проводя известную аналогию между Крестьянской войной и революцией 1848–1850 годов в Германии, Ф. Энгельс подчеркивает ту мысль, что при всем существенном отличии их друг от друга перед революцией 1525 года стояли, по существу, те же крупные проблемы, имевшие жизненное значение для всего народа, какие впоследствии стояли в более широком плане перед буржуазной революцией середины XIX века [587]. Не случайно Ф. Энгельс отмечал, что со времени Великой крестьянской войны «протекло три столетия и многое изменилось; и все же Крестьянская война вовсе не так далека от наших современных битв, и противники, с которыми приходится сражаться, большей частью те же самые» [588].

Изучая историю крестьянских движений своей страны, далеко не каждый исследователь может устоять перед искушением «подтянуть» отдельные, наиболее крупные выступления крестьян или систему взглядов их руководителей до уровня событий и фактов немецкой истории эпохи Реформации и Крестьянской войны. В таких случаях нередко прорисовывается картина, которая хотя и содержит черты некоторого внешнего сходства, но сходство это в значительной мере предстает все же иллюзорным.

Не удалось избежать этих крайностей и некоторым японским историкам, особенно тем, которые, как отмечалось выше, хотели бы несколько «приподнять» значение антифеодальных движений в своей стране, придать им более высокое социальное звучание. Именно этим следует объяснить желание ряда японских историков привнести в восстание в Ямасиро элементы, которые если и не отождествляли бы, то по крайней мере ассоциировали бы это событие с отдельными чертами буржуазной революции.

Восстание в Ямасиро при всем том, что это был кульминационный пункт борьбы японских крестьян в XV веке, не содержало требований, на основании которых можно было бы говорить даже о зародышах буржуазного развития. Для этого не созрели объективные предпосылки. И не только социально-экономические. Это восстание имело все-таки местный, локальный характер и не приняло общенациональных размеров. Условия раздробленной страны, которую буквально раздирали нескончаемые внутренние феодальные войны, объективно сдерживали зарождение и рост буржуазных элементов. Любопытно в этой связи замечание Ф. Энгельса: подчеркивая высокую выдержку и энергию, проявленные немецким народом в эпоху Реформации и Крестьянской войны, он пишет, что в иных условиях, т. е. у «централизованной нации», эти выдержка и энергия «привели бы к самым блестящим результатам» [589].

Сейчас мы подошли к одному из очень важных вопросов, связанных с принципиальной оценкой крестьянского движения и вообще борьбы народных масс в Японии в XVI веке, их роли в событиях, которые развернулись в стране во второй половине этого столетия и если были не самыми радикальными во всей предшествовавшей японской истории, то, во всяком случае, имели переломное значение.