Ниал Фергюсон - Дом Ротшильдов. Пророки денег, 1798–1848

Джеймс был против употребления грубых фраз «немедленно вывести войска из Болоньи» или «быстро вывести войска из Болоньи». «Я добьюсь, — писал он братьям, — чтобы оскорбительную фразу опустили». Надежда Джеймса на то, что австрийцы обсудят вопрос на международной конференции в Риме, оправдалась, однако войска вывели лишь в июле. Следовательно, очень важно, что Перье не сделал вывод войск поводом к войне.

Соломон заверил правительство Пруссии, что «он особенно заботится о добром имени своего банкирского дома, поскольку придает огромное значение тому, чтобы продемонстрировать правительству Пруссии, что консолидация ее государственного кредита и выполнение обязательств, взятых на себя его банкирским домом в этом вопросе, в его глазах имеют ценность большую, нежели соображения личной прибыли». Все это оказалось совершенно верным, несмотря на решение Натана послать Ансельма в Берлин, чтобы изменить условия сделки. В целом пятипроцентные облигации на сумму в 3 млн 809 тысяч 400 ф. ст., еще не оплаченные из займа 1818 г., необходимо было обменять на четырехпроцентные, выпущенные в том же объеме по курсу 98, за 2,5 года, начиная с марта 1830 г. до сентября 1832 г. Как понял Джеймс еще до заключения соглашения, эмиссионная цена, конечно, была завышенной, учитывая растущую политическую нестабильность во Франции, а комиссия в размере 1,5 % — слишком низкой. Однако любопытно, что он как будто считал предпочтительным, чтобы Ротшильды пошли на риск, размер которого он оценил довольно точно: «Худшим, самым худшим является то, что мы, скорее всего, потеряем 15 процентов, Боже упаси, что дойдет до 200 тысяч фунтов, что, вероятно, разорило бы кого-то [другого]».

Просроченные пятипроцентные облигации на сумму в 850 тысяч ф. ст. были, наконец, погашены в 1834 г.

Деньги были отложены на сооружение крепостей на франко-германской границе; судя по всему, идея займа принадлежала не Меттерниху.

Облигации пятипроцентного займа выпускались по курсу 94. Всего 11 млн франков были ассигнованы на выплату компенсации Турции; параллель с бельгийско-голландским «разводом» весьма разительна.

Обычно карикатуру датируют 1848 или 1849 г., но содержание намекает на события 1840 г.

Королевская биржа (которую не следует путать с Лондонской фондовой биржей в Кейпел-Корте) изначально была рынком коммерческих (товарных) векселей и обмена валюты, хотя во времена Натана там начали торговать и облигациями. Юго-восточный угол первого этажа официально отводили еврейским биржевым брокерам; они сидели за брокерами из Испании и Португалии.

Среди прочего братья решили забрать свои депозиты из Лондона и продать пакеты облигаций прусского займа 1818 г. Кроме того, они договорились совместно следить за тем, чтобы им хватало ликвидных средств для выплаты 9 млн гульденов по французским репарациям, размещенным у них Германским союзом, и с этой целью ежемесячно рассылать друг другу баланс. Неясно, действовали ли они в соответствии с этим договором, или он должен был просто стать выстрелом в сторону Натана.

Ансельму немедленно предоставили право на У 15часть прибыли, хотя официально он не получал доли в капитале до 1828 г., когда на его имя в Парижском доме поместили миллион гульденов. Наследство его бабушки Гутле от Майера Амшеля поместили во Франкфуртский дом, хотя Гутле не имела статуса партнера и ее долю не включали в общий капитал для отчетности.

Однако в договор добавили условие, в котором оговаривалось: если прибыли Парижского, Франкфуртского, Неаполитанского и Венского домов превосходят прибыль Лондонского дома до такой степени, что 22,5 % от их общей прибыли больше 60 % прибыли Лондонского дома, в таком случае распределение прибыли возвращается к прежней системе: равные доли целого.

В 1848 г. Ротшильды угрожали отдать предпочтение Варбургам, но, судя по всему, в жизнь эту угрозу так и не воплотили.

Еще в одной апокрифической истории роли менялись: хитрый биржевой маклер вламывался к Натану в дом под видом пьяного, подслушивал щекотливые сведения и мчался назад, на биржу, где и получал огромную прибыль.

В 1840-е гг. газета «Рейлуэй тайме» ссылалась на «неприятный факт: „Таймс“ неизменно и систематически участвовала в прибылях от всех займов покойного м-ра Ротшильда». Карьера Алсагера закончилась катастрофой: он ушел из газеты после того, как в счетах обнаружилась большая «недостача». Вскоре после этого он покончил с собой.

Очевидно, свадьба в тот раз не была доведена до конца по причинам, которые становятся ясны из намеков. «Похоже, — со свойственной ему прямотой писал Джеймс, — красный король не позволит ему насадить птичку на вертел, несмотря на то что он поймал ее в силок». Лайонел выражался более деликатно: «До сих пор мне нечего сообщить, так как ты хорошо знаешь, что от сильного внезапного страха у молодых дам обычно начинается то, что с ними происходит регулярно. Могу лишь сказать, что она самая красивая во всех отношениях». Разные способы выражения прекрасно иллюстрируют разницу между поколениями; в то же время то, что оба мужчины сочли нужным высказаться на эту тему, доказывает, как мало тайн было между членами этой семьи.

Пришлось составить генеральные доверенности, чтобы старшие клерки могли действовать в отсутствие членов семьи, — редкое, почти беспрецедентное событие для того времени.

«Сначала я осмотрелся. Каждую минуту отворялась небольшая дверь и входил один биржевой агент за другим, громко говоря цифру; Ротшильд, продолжая читать, бормотал, не поднимая глаз: „да, — нет, — хорошо, — пожалуй, — довольно“, и цифра уходила. В комнате были разные господа, рядовые капиталисты, члены Народного собрания, два-три истощенных туриста с молодыми усами на старых щеках, эти вечные лица, пьющие на водах — вино, представляющиеся ко дворам, слабые и лимфатические отпрыски, которыми иссякают аристократические роды и которые туда же суются от карточной игры к биржевой. Все они говорили между собой вполголоса. Царь иудейский сидел спокойно за своим столом, смотрел бумаги, писал что-то на них, верно, все миллионы или по крайней мере сотни тысяч» (А. И. Герцен. Былое и думы. Ч. V).

Дом был снесен после смерти Карла Майера в 1886 г., а участок подарен городу Франкфурту.

Судя по всему, отец наложил на Ансельма некоторые финансовые ограничения — возможно, он хотел, чтобы сын «берег силы» для австрийских поместий, которые он когда-нибудь унаследует. В 1843 г., увидев привлекательный участок в Эммерихе в окрестностях Франкфурта, Ансельм вынужден был просить деньги у Джеймса. Он хотел выдать свою покупку за спекулятивное капиталовложение. Что характерно, в роли «казначея» для нового дома в Грюнебурге пришлось выступить Амшелю.