Ниал Фергюсон - Дом Ротшильдов. Пророки денег, 1798–1848

В «Конингсби» Дизраэли вывел молодого Сидонию как широко образованного юношу: «Молодому Сидонии, для которого были закрыты университеты и школы… получившие первые сведения об античной философии благодаря учености и предприимчивости его предков… повезло с наставником… Благодаря своим почти инстинктивным способностям он проник в высшие тайны математики… Тут сыграли свою роль и обстоятельства его положения, давшие ему необычную способность к иностранным языкам… В возрасте девятнадцати лет Сидония… полностью овладел главными европейскими языками… в семнадцать он… отправился путешествовать. Какое-то время… он жил в Германии, а затем, посетив Италию, обосновался в Неаполе…»

Подобное описание не слишком далеко от того образования, какое получили Лайонел и его родные и двоюродные братья. Один из Монтефиоре вспоминал, как в 1815 г. Лайонела и Энтони забрали от их первого учителя, «поляка, который носил польскую конфедератку и расхаживал по классной комнате в высоких сапогах, зловеще постукивая тростью». Родители и друзья «наняли Гарсию, который раньше был бухгалтером в счетном доме „Барроу и Лусада“, а затем основал академию для избранных в Пекхэме, куда… и послали Лайонела и Энтони». Мальчики больше изучали современные предметы, чем классические; так продолжалось до 1827 г., когда их отправили в традиционное, хотя и немного измененное, «кругосветное путешествие». Когда им исполнилось соответственно 19 и 17 лет, они поехали смотреть достопримечательности Германии, а не «классической» Италии. Вместе со своим наставником Джоном Дарби они отправились из Франкфурта по главным городам Саксонии, оттуда проследовали в Прагу и Вену и вернулись через Баден и Страсбург. Характерно, что в их маршруте отсутствовала Пруссия, хотя, судя по всему, они все же заехали в Ганновер, чтобы посмотреть Геттингенский университет. Очевидно, целью путешествия стало приобщение к немецкой культуре. Помимо посещения бесчисленных картинных галерей и княжеских дворцов, братья нанесли визит вежливости престарелому Гете.

И только после путешествия началось приобщение Лайонела и Энтони «к делу»: в январе 1829 г. одному счетоводу во франкфуртском отделении поручили улучшить навыки счета у Энтони и довести их до уровня, приемлемого для банкира. «Я неустанно учу его и задаю арифметические задачи, — докладывал Натану новый наставник, — и рад доложить, что у него хорошая хватка и он усваивает все буквально на лету. Надеюсь в кратчайшие сроки передать молодому барону систематические познания в науке арифметики, после чего объясню все тонкости арбитражных операций с векселями и деловой переписки банкирского дома».

Очевидно, поездка сыновей Натана во Франкфурт возбудила ревность у остальных братьев. В 1831 г. Шарлотта написала своей матери Ханне, прося ее «заставить [Майера] написать письмо на немецком, если он может, а если нет, пусть постарается как можно лучше написать по-английски г-же С[оломон] де Р[отшильд]. Мальчики дяди Чарлза [Майер Карл и Вильгельм Карл] очень хорошо пишут; разумеется, их будут сравнивать». Через четыре года настала очередь «английского» Майера посетить Германию; но его поездка носила более ученый характер, чем та, что предприняли его старшие братья. Со своим наставником доктором Шлеммером он провел несколько месяцев в Лейпцигском университете, откуда проследовал в Гейдельберг. В этом он пошел по стопам Ансельма, первого Ротшильда, поступившего в университет, который приобрел «живой интерес к науке», учась в Берлине. Вернувшись в Англию, Майер стал первым из многих Ротшильдов, которые учились в Кембридже, сначала в колледже Магдалины, а затем, когда руководство колледжа потребовало, чтобы он посещал церковь (такое требование до сих пор обязательно для студентов), перешел в более крупный и не такой требовательный Тринити-колледж. Оксфорд для Ротшильдов исключался из-за того, что при поступлении необходимо было подписаться под «39 статьями» (вероучительным документом англиканской церкви); зато в Кембридже могли учиться и нонконформисты, и иудеи, хотя им не присуждались ученые степени и не назначались стипендии [85] Посетив Оксфорд в 1841 г., Ханна также нашла тамошнюю атмосферу менее терпимой: «Там слишком ортодоксально и хорошо себя чувствовать могут лишь протестанты… Во всех номерах отеля, в котором мы остановились, разложены Библии и другие религиозные книги… правда, обитатели вежливы и предупредительны». .

Не желая, чтобы его обошли, Карл послал своего сына Майера Карла в Геттинген, а затем в Берлин, где юноша посещал лекции светила немецкой юриспруденции Фридриха Карла фон Савиньи, а также Леопольда фон Ранке, выдающегося историка своего времени. Его брат, Вильгельм Карл, в свою очередь, получил необычайно строгое высшее образование: в 15 лет он изучал двадцать различных дисциплин, в том числе пять языков и пять естественных наук. Его образованием ведала целая группа наставников, руководимых французским физиологом Анри Бланвале. Его склонность к религиозной ортодоксии, возможно, отчасти стала реакцией против такого нагромождения наук. И сыновья Джеймса получили не менее хорошее образование. Альфонс учился в Бурбонском коллеже (позже Лицей Кондорсе); к экзамену на аттестат зрелости его готовил частным образом Дезире Нисар, который позже стал директором Высшей нормальной школы и членом Французской академии. Надо отметить, что преимущества хорошего образования были доступны не только мальчикам-Ротшильдам. Хотя о ее формальном образовании известно мало, дочь Карла Шарлотта — наверное, самая умная представительница третьего поколения семьи — была в высшей степени образованной женщиной, судя по ее изящным письмам на английском языке и насыщенным дневникам на немецком.

Если целью такой подготовки было воспитание великих интеллектуалов, необходимо признать, что Ротшильды здесь потерпели поражение; за исключением Шарлотты, ни один представитель третьего поколения не отличался ученым складом ума. Впрочем, скорее всего, родители надеялись, что их дети легче, чем их предки, вольются в элиту европейских стран, не теряя при этом желания заниматься банковским делом. В этом случае образование третьего поколения Ротшильдов можно признать успешным. Внуки Майера Амшеля уже не говорили на ломаном немецком языке Юденгассе. Даже Кастеллане отмечал, что у Бетти не еврейский, а немецкий акцент. Сыновья же Натана говорили по-английски вовсе без акцента, свободно и непринужденно. Кроме того, многие молодые Ротшильды уже не писали ивритскими буквами, как их отцы; хотя сыновья Соломона и Карла по-прежнему так поступали, английские и французские Ротшильды третьего поколения этого не делали (хотя умели читать на юдепдойч). Кстати, начиная с 1820-х гг. деловая переписка всех пяти домов велась на многих языках, и каждый партнер стремился писать на своем первом родном языке. Лишь иногда, в приписках, они переходили на язык места своей работы или места жительства адресата. Судя по их письмам, представители третьего поколения писали по-английски, по-французски и по-немецки, причем в некоторых случаях даже лучше, чем их современники-аристократы. Более того, сам консерватизм их культурных вкусов служил доказательством того, что их наставники хорошо справились со своей задачей. Молодым Ротшильдам нравились романы Вальтера Скотта, оперы Мейербера, картины Мурильо и мебель эпохи Марии-Антуанетты. Мальчики, кроме того, перенимали у аристократии увлечения и пороки — скаковых лошадей, охоту на лис и оленей, любовь к скачкам, а также сигарам, дорогим винам и неподходящим женщинам. Они придумали друг для друга «клубные» клички: Лайонела называли «Рабби» или «Раввином», Энтони — «Билли» или «Толстяком Биллом», а Майера — «Простаком» или «Бараном». Все внешние признаки франкфуртского гетто исчезли, кроме, конечно, физиогномических. Но даже в последнем отношении лишь немногие члены семьи (меньше всего Джеймс) напоминали стереотипных евреев с карикатур. Ему и его братьям оказалось легко стать баронами, носителями королевских орденов, землевладельцами и хозяевами светских приемов. Они открыли своим потомкам возможность более неуловимого изменения. Теперь представители третьего поколения Ротшильдов могли стать джентльменами.