Вагиф Алиовсатович - От Ельцина к…? Книга вторая. Пьянящий дурман власти

Характерный момент: все большую оппозиционность правительству проявляла даже недавняя «партия власти» — НДР. Не случайно как-то «вдруг» возникла замена ей в лице «Российского прогрессивного союза» С. Беляева, уже имевшего отделения в 67 регионах. Если С. Кириенко решил бы опереться на РПС, эта организация стала бы достаточно влиятельной, поскольку оттянула бы большую часть «власти» у НДР. И все же обозреватели считали, что прогнозировать создание не сугубо московского, а общероссийского аналога НДР у С. Кириенко не было оснований: у региональной элиты, у сенаторов была своя игра и своя политика, что тоже самым непосредственным образом было связано с их оппозиционностью (пока скрываемой) правлению федеральной власти (Б. Ельцина), а значит, и его ставленников, нежеланием участвовать в столичных «разборках».

Губернаторский «одобрямс» фигуры С. Кириенко объяснялся пониманием того, что формирование именно такого — бюрократического, «беззвездного» — правительства знаменовал собой очередной шаг в укреплении регионального начальства. Прежнее правительство, как и президентская администрация чубайсовских времен, представляло собой некую надполитическую силу, с которой приходилось считаться. Технократический кабинет С. Кириенко заведомо был предназначен для исполнения внешней политической воли. Прежде всего, конечно, президентской. Но Б. Ельцин, как известно, бывает непредсказуем, бывает и нездоров, а иной «партии власти», кроме губернаторов, в России, можно сказать, и не было.

В итоге политического кризиса власть в центре ослабла, а региональные лидеры — не каждый в отдельности, а именно как целое, как «партия» — укрепили свои позиции. Еще недавно, рассматривая перспективы выборов 2000 года, обсуждали возможности претендента от «партии власти», имея в виду преемника Б. Ельцина. Новый расклад сил позволял говорить о представителе, о возможном лидере «партии власти» уже независимо от намерений и пристрастий Бориса Николаевича («Итоги», 18.05. 1998).

Пожалуй, именно крепнувшая независимость от «намерений и пристрастий Бориса Николаевича» и была определяющим фактором во взаимоотношениях регионов с центром летом 1998 года. Обозреватели не рассматривали этот процесс только через призму событий на Северном Кавказе или через фигуру А. Лебедя. И мятежная Чечня, и неуправляемый генерал могли придать ситуации лишь дополнительную остроту.

Противостояние обусловливалось объективно: бессилием, беспомощностью центра и усилением местной элиты, которая, потеряв надежду на помощь федеральных властей, устанавливала все более тесные контакты на региональном уровне, и эти контакты не ограничивались экономической сферой.

О желании регионов оказывать гораздо большее влияние на общероссийские экономические и политические процессы свидетельствовало и заявление председателя Совета Федерации Е. Строева о том, что «время, когда Совет Федерации говорил только «да» и «нет» законам, принятым Госдумой, прошло, потому что бремя экономических проблем упало на плечи регионов». Он предложил четырем комитетам Совета Федерации разработать концептуальную программу по выходу из кризиса. Тем самым Совет Федерации впервые дал понять, что отныне не полагается только на президента и правительство и будет рассчитывать на собственные силы.

В сложившейся ситуации обозреватели считали совершенно неправомерным говорить и о политической базе правительства в лице крупного частного капитала. Заявления о «равноудаленности» С. Кириенко от всех олигархических группировок никаких практических подтверждений не получили, а отмечаемое всеми преобладание в новом кабинете людей, которых при очень пристальном внимании и большом желании можно было назвать креатурами А. Чубайса — В. Потанина, но ни в коем случае не Б. Березовского — В. Гусинского, не давало оснований рассчитывать на завершение «банковской корпоративной информационной войны», которая летом 1998 года явственно приобрела характер войны во многом антиправительственной.

Такой ее характер вроде был даже на руку правительству, поскольку было на кого свалить вину за активизацию протестных акций. В неофициальных беседах сотрудники президентской администрации констатировали, что ситуация была гораздо серьезнее, чем обычные шахтерские забастовки. Для того, чтобы люди, бастовавшие из-за отсутствия денег, не расходились, кто-то регулярно находил немалые деньги на поставку им горячего питания, а два ведущих телеканала — ОРТ и НТВ — вели непрерывную подстрекательскую работу, сознательно выступая в роли «коллективного агитатора и организатора» масс. Так, во всяком случае, утверждала газета «Русский телеграф», принадлежавшая ОНЭКСИМу.

Но, с другой стороны, вечно оппозиционный «Московский комсомолец», наоборот, видел более чем прозрачный намек в заявлении С. Дубинина о том, что тогдашняя спекулятивная атака на гособлигации происходила по той же схеме, что и в январе 1998 года, когда на российский рынок, говоря языком «новых русских», «наехал» президент банка МФК Б. Йордан и стоявшие за ним финансовые группы, в частности, тот же ОНЭКСИМ.

Все это, по мнению обозревателей, чрезвычайно «раскачивало» ситуацию, облегчало манипулирование общественным мнением, но делало ситуацию весьма трудной для прогнозирования.

Отмечалось, что «антиолигархическая» кампания, начатая Б. Немцовым при поддержке президента, не могла не затронуть интересы всех крупнейших финансово-промышленных группировок, и потому все они вряд ли испытывали большое удовлетворение от смены правительства и его намерений резко ограничить пределы влияния крупного капитала на власть.

Безусловно, могли возникнуть или быть искусственно созданы обстоятельства, когда российский бизнес вновь станет предельно лояльным к правительству, но пока на это не было даже намека. И скорее всего этого не будет и в дальнейшем, если С. Кириенко сдержит слово и будет держать, как обещал, всех олигархов на почтительном расстоянии.

Рассмотрение положения дел позволяло сделать вывод, что изменения ситуации в лучшую сторону не было и в ближайшее время не предвиделось.

У власти оставался один вариант — «улучшение сознания». Провозгласив деидеологизацию государства, а на самом деле стремясь создать предельно моно-идеологизированный режим, при котором доминирующая идеология — идеология меньшинства — в государственной политике подавляет собой все иные, российская верховная власть начала пожинать плоды.

Самоидентификация социальных групп и слоев общества, более четкое осознание ими своих собственных интересов, зачастую коренным образом не совпадающих с интересами правящей верхушки, довели организационное, социальное, экономическое, правовое, национальное, религиозное, идеологическое противостояние до критической отметки.