Йосеф Мацек - Гуситское революционное движение

Действительно, выступлением магистра Яна Гуса начинается новый период в нашей исторической литературе. Его сочинения являются образцом подлинно чистой чешской речи. Его трактаты написаны отточенным, ясным, гибким чешским языком, в который вплетены обороты, взятые из народной речи, так что речь становится понятной и близкой слушателю и читателю из народа. Высокой оценки заслуживает проведенная Гусом реформа чешского правописания, которая способствовала тому, что чешское правописание смогло просто, точно и легко передавать устную речь.

Заботясь о чистоте чешского языка и его усовершенствовании, что сыграло столь важную роль в деле дальнейшего его формирования, а следовательно, и формирования чешской нации, Гус вместе с тем относился с величайшим вниманием ко всем областям чешской культуры. Как известно, именно магистр Ян Гус заставил короля Вацлава IV издать Кутногорский декрет (1409 год), который решающую роль в Пражском университете предоставлял «чешской нации» (то есть студентам и профессорам — уроженцам Чехии и Моравии). В связи с уходом из Праги реакционных немецких университетских магистров, отказавшихся признать декрет, Гус сделал на полях следующие заметки, показывающие, как остро он переживал борьбу за укрепление позиций чешской интеллигенции в университете: «Ха-ха, немцы, ха-ха — вон, вон!» [78] V. Novotný, M. Jan Hus. . Любовь к чешскому народу и чешской земле, которой дышит каждая строка произведений Гуса и которая особенно горячо выражена в его констанцских письмах, не мешала Гусу с уважением относиться и к другим национальностям. На пути в Констанц Гус убедился, что немецкий народ, столь же жестоко эксплуатируемый, как и чешский, жадно слушает его слова и толпами стекается на его проповеди. «Я убеждаюсь, — пишет Гус с дороги своим чешским друзьям, — что здесь ко мне вражды не больше, чем у чешских земляков» [79] M. Jana Husa korespondence, str. 214. . Гус прямо выражает свое отношение к людям: «Говорю по совести, что если бы я знал добродетельного чужеземца, который больше любит бога и стоит за добро, чем мой собственный брат, он был бы мне милее брата. А поэтому хорошие английские священники мне милее, чем негодные чешские, и хороший немец милее плохого брата…» [80] M. Jan Hus, Výklad desatera, str. 156. .

Учение Гуса не утратило своего значения на протяжении веков, его голос звучит и сегодня; а позиция Гуса в этом вопросе и теперь является образцом и примером.

Я стремился лишь вкратце рассказать о том значении, которое имела деятельность Гуса для революционного гуситского движения, почему она оставила неизгладимую печать в сердцах современников и в истории нашего народа. Все передовые люди, начиная с XV века и до наших дней, неизменно глубоко сочувствовали делу магистра Яна Гуса.

На протяжении всей нашей истории представители революционных народных традиций неизменно обращались к учению Гуса, находя в нем утешение, силу и поддержку. И наоборот, реакционные силы, потомки констанцских палачей, пытались очернить светлую память Гуса, вырвать из сердца народа память о констанцском мученике. Но это было невозможно хотя бы уже по одному тому, что мысли Гуса были бесконечно близки нашему народу. Через пять лет, после того как запылал констанцский костер, по всей стране вспыхнуло революционное движение; народ восстал с оружием в руках и воплотил в жизнь учение магистра. К решающим боям гуситы шли, разбившись на отдельные группировки, каждая из которых имела свою особую идеологию.

Реакционный лагерь, представленный, как уже было сказано, высшей церковной иерархией, панством и немецким патрициатом, остался верен католической догматике. Политически эти силы искали опоры в иноземной реакции, надеялись на помощь короля Сигизмунда, брата и преемника Вацлава IV.

Против реакции выступил гуситский лагерь, представлявший большую часть чешского народа. Этот лагерь, однако, не был единым и в зависимости от классовых интересов распадался в основном на три группы. Наиболее революционное крыло составляла деревенская и городская беднота; ее идеологией был хилиазм и учение Гуса, из которого были сделаны крайние выводы. Среднее положение между лагерем реакции и лагерем революции занимала бюргерская оппозиция, которая в соответствии с классовыми интересами составлявших ее групп разделялась на радикальное и консервативное крыло.

Ближе всего к реакционному лагерю стояло консервативное крыло бюргерской оппозиции — богатое бюргерство (главным образом Старого Места), позднее — чешский патрициат, наиболее богатая часть низшего дворянства и часть панства, на первых порах примкнувшего к гуситам. Уже само различие классовых интересов делало эту группу неоднородной; основная масса панства очень скоро открыто перешла в лагерь реакции, оставшиеся изменили в период, предшествовавший Липанам. Это консервативное крыло бюргерской оппозиции присоединилось к гуситам прежде всего потому, что зарилось на богатства церкви и хотело свести счеты с церковной иерархией. Выразителями этого консервативного крыла была большая часть университетских магистров, которые, выдавая себя за приверженцев Гуса, на деле не принимали его учения полностью, отказываясь от самых радикальных его положений.

Характерным для большей части университетских магистров было то, что они проявляли свой пыл только в теоретических вопросах и ограничивались университетской аудиторией. Сколь бы радикально ни выступали они против догматов католической церкви, их речи были обращены к узкому кругу учеников и сторонников и, конечно, не могли иметь такого значения, как проповеди, обращенные непосредственно к народу. Поэтому даже самые радикальные ученые трактаты практически не имели никакого значения для возникновения и развития революционного движения. Впрочем, в 1419–1420 годах, когда классовые интересы пришли в открытое столкновение, большая часть университетских магистров именно потому, что их интересы были близки интересам богатого бюргерства и шляхты, доказала, что она не хочет иметь ничего общего с народными массами, поднявшимися на революционную борьбу. Правда, в самом начале магистры под давлением революционной бедноты были вынуждены заявить, хотя и с большими оговорками, что эту борьбу они считают справедливой, однако шум дискуссий, ведшихся в стенах университета, был заглушен мощным громом орудий народной армии, которые подтвердили справедливость этой борьбы без помощи университетских магистров.

Вместе с тем, однако, университетские магистры, усиленно внушая, что путь спасения — это «путь терпения», призывали отказаться от борьбы, ослабляя тем самым волю народа к борьбе. В течение всего гуситского революционного движения они вместе с бюргерством отходили все более вправо, в лагерь феодалов.