Сергей Кисин - Ростов-папа. История преступности Юга России

Жить Эмма планировала в губернском, а то и уездном городке с хорошо налаженными транспортными коммуникациями и средствами связи, чтобы безопасно восстановить свои европейские контакты и возобновить работу.

Идеальным местом представлялся ей Ростов-на-Дону. Портовый город стремительно рос и выходил в центры международной торговли, имел на тот момент около десятка иностранных консульств и устойчивые связи с заграницей. Через него шла оживленная торговля, работали сотни иноземных негоциантов, торговых представителей, агентов, концессионеров. Появление иностранки, называвшей себя Эммой Махт, не вызывало ни малейшего подозрения. Интересы подданных Австро-Венгерской и Германской империй в Ростове защищал консул Август Берман, принимавший в собственном доме на углу Малой Садовой и Малого проспекта.

Но жить одинокой иностранной подданной в Ростове без дела тоже подозрительно. Для отвода глаз Биккер должна была завести какой-нибудь бизнес. У купца Андрея Дракина она сняла несколько помещений в скромном двухэтажном доме в достаточно респектабельном купеческом районе на Рождественской, 33 (ныне улица Обороны), и открыла там салон модной одежды. Модистка — вполне приличное занятие для иностранки. Тем более что дамские портные в Ростове были почти сплошь мужчины, зато модистки — одни женщины. С начала 90-х годов XIX века модная мастерская фрау Э. Махт стала потихоньку приторговывать в городе. В рекламе таинственная модистка не нуждалась, ее вполне устраивало, что немногочисленные клиенты редко баловали вниманием расположенное в стороне от кипучих Большой Садовой, Московской, Таганрогского проспекта ателье.

Хозяйку салона, почти не говорившую по-русски (обычное явление для иностранцев в России, где многие владели немецким), мало кто видел, она редко спускалась вниз со своего второго этажа. Принимавшие же посетителей приказчики, закройщики да белошвейки свое дело знали и вполне обходились сами.

Они считали естественным, что поступавшие из-за границы наглухо закрытые ящики сразу переносятся наверх в комнаты фрау. Не удивлялись и тому, что хозяйка пускала наверх только какую-то старуху нищенку.

Откуда оборванка приходила и что с собой уносила, никто не интересовался. Странные запахи в доме связывали именно с ее визитами. Кто была та женщина, откуда взялась и куда затем пропала — неизвестно.

Между тем через нее Биккер восстанавливала свои каналы связи. От бабульки многого не требовалось: отнести письменное распоряжение на почту, принять там же по записке небольшие маркированные свертки-бандероли весом не более 3 килограммов и ценой 3 копейки, якобы с образцами товара. В них прекрасно помещались ингредиенты для изготовления эмульсий, экстрактов, тинктур алкалоидов.

Неграмотная нищая старушонка — лучшая ширма для думающего преступника. И сама не сворует, ибо считать не умеет, и не прочитает корреспонденцию, и никто не полезет ее обыскивать — из брезгливости.

Тогда же по России прокатилась непонятная волна отравлений. Глава столичной полиции Иван Путилин вспоминал, как в эти годы отравила богатого старого откупщика Никифорова его молодая супруга Федосья Тимофеевна. Как несовершеннолетнюю наследницу крупного купеческого состояния (около 300 тысяч) Наталью Приселову дядюшка-опекун травил крайне оригинальным и неизвестным дотоле в России способом — помещенной в букет сухих цветов свежей индийской лилией lilium indium. Ее пыльца медленно, но верно поражает дыхательные пути и может даже свести в могилу.

А ведь именно из Индии в основном поставлялись образцы товаров модистки Махт, и как раз индийская посылка помогла ее разоблачить.

Великую отравительницу подвела случайность — алчность нанятой ею старухи, предтечи Шуры Балаганова.

Получая от Эммы достаточную сумму за услуги (в этом нет сомнений, осторожная тиролька никогда не была скрягой), нищая старуха не удержалась и стянула на Старом базаре ридикюль у зазевавшейся хабалки. Та подняла крик. Лапищами расшвыряла народ и мертвой хваткой вцепилась в убогую. Городовой знал старуху — она примелькалась на базаре, — хотел отпустить ее с тумаками. Но хабалка требовала обыска. Каково же было удивление городового, когда в перекошенной халабуде старухи обнаружились странные пакеты с иноземными надписями.

Городовой струхнул, послал за приставом. Злющий пристав 2-го участка есаул Иван Попов, которого оторвали от обеда, хотел было с ходу наорать на тупицу городового, но, увидев находку, поостерегся. Мало ли что.

Пакеты забрали в участок вместе с нищенкой, разыгрывающей паралич. Там развернули пакеты, из них выпали какие-то завернутые в бумагу пахучие порошки. Пригласили полицейского врача, тот понюхал, посмотрел в лупу, затем выгнал всех из комнаты и объявил, что в пакетах особо опасные яды.

Старуху привели в чувство, прижали как следует, и та созналась, что с пакетами на почту ее посылает модистка Махт. Полицмейстер войсковой старшина Николай Лазарев сообразил, что наконец у него в руках оказалась важная фигура. То ли социалистка, то ли анархистка, то ли вообще опасная персона. Он распорядился установить наблюдение за модной мастерской, а почтмейстера обязал перлюстрировать корреспонденцию иностранки и вскрывать в присутствии полиции и медиков приходящие в ее адрес посылки. Само собой негласно.

Вскоре на имя фрау Махт пришла посылка из Калькутты. Лазарев лично примчался на почтамт. Опытный полицейский врач в перчатках аккуратно взломал ящичек и развернул плотную бумагу. Внутри был заботливо упакованный деревянный горшочек-калебас. В нем находилось порядка 5 фунтов (примерно 2,3 кг) побегов какого-то растения с белыми цветочками, покрытых нежной корочкой. Внимательно осмотрев его, врач уверенно констатировал — Strychnos toxifera, стрихнос ядоносный, известный как сырье для изготовления яда кураре. Схожие цветы преподносились девице Приселовой, о чем писал сыщик Путилин. То есть мы вполне можем предположить, что описанный «гением русского сыска» случай — как раз дело заботливых ботаническо-фармацевтических рук Эммы Биккер, выполнившей из Ростова заказ подмосковного дядюшки-опекуна.

У полиции появился веский повод наведаться с обыском к самой модистке. Но фрау Махт, узнав о задержании нищенки, не собиралась дожидаться полиции. Все самое ценное было у нее под рукой, и она вновь исчезла без следа. Докладывать начальству было нечего, и полицмейстер Ростова распорядился огласке дело не предавать.

Лишь через два месяца Эмму Биккер задержали на австрийской границе, опознав ее по полицейским ориентировкам, много лет хранившимся у пограничников.

Следствие по делу международной отравительницы затянулось надолго — ведь, по сути, Биккер лично никого не убивала. Она лишь изготавливала различные яды на заказ; следователи спорили бесконечно, какую статью ей вменить. Но предполагается, что из императорского Хофбурга последовал вполне недвусмысленный намек, и в 1901 году суд наконец вынес жесткий вердикт: пожизненное заключение.