Сергей Кисин - Ростов-папа. История преступности Юга России

Для женщины это было немыслимое наказание. Такие сроки в двуединой империи получали разве что участники убийства эрцгерцога Франца Фердинанда, анархист Луиджи Лукени, убивший напильником в Женеве в 1898 году мать злополучного Рудольфа императрицу Елизавету Баварскую, и особо опасные политические и уголовные преступники.

Но Эмму Биккер решено было наказать именно так. Да еще и после тайного суда, не предававшегося огласке. Видимо, императорскому двору было что скрывать.

Местом пребывания Биккер определили центральную уголовную тюрьму Вены — чтобы она оставалась под контролем.

Надо полагать, условия там были еще те. Заключенная выдержала в застенках лишь 7 лет. Осенью 1908 года она получила передачу с вещами от некоей дамы. Циничная охрана прощупала женское белье, погоготала над ним и отдала сиделице. А когда утром охрана осматривала камеру, Эмма Биккер была обнаружена мертвой. В белье оказался тщательно зашит яд, изготовленный по ее же рецепту. Кто его изготовил, кто унаследовал мастерство зловещей Эммы — осталось неизвестным.

В начале ноября 1908 года в газете «Петербургский листок» вышла крохотная заметка о смерти венской заключенной, а 24 ноября ростовская газета «Приазовский край» откликнулась на это событие материалом о донском следе отравительницы. За неимением достоверных сведений о жизни Эммы Биккер мемуаристы предпочитают не касаться ее персоны. А жаль, жизнь великой преступницы — готовый сценарий для хорошего сериала.

Один из теоретиков анархизма Пьер-Жозеф Прудон утверждал, что собственность есть обычная кража. Ибо она противоречит справедливости, потому что нельзя найти никакого принципа, на котором можно было бы ее обосновать. Не нравилась французу также общность. Ибо если в собственности он видел эксплуатацию сильного слабым, то в общности — как раз наоборот. Только труд, по мысли философа-мутуэлиста, может сделать человека свободным и полезным для окружающих. Не суть важно какой, любой труд уважаем. В том числе и труд столь гонимых и презираемых ханжами представительниц одной из древнейших профессий. Именно проституток Прудон называл «жертвами общественного темперамента» — выражение, широко подхваченное прессой в XIX веке. В Ростове «непотребные женки и девки» появились одновременно с петровскими верфями и елизаветинской крепостью. Спрос на них был и в ремесленных слободах Полуденки и Доломановки, и в торговых кварталах новорожденной Нахичевани-на-Дону. И уж тем более в периоды работы Задонской ярмарки и стихийных рыбных, мясных, скотных, сенных торжищ. Гулящие девки городскую власть не беспокоили, голос суровых попов единичных церквей тонул в гомоне торговой толпы, а малочисленная полиция и вовсе сквозь пальцы смотрела на кабацкие посиделки солдаток да вдов. Основатель Армии спасения британский проповедник Уильям Бут в середине XIX века провел собственное исследование низов общества Туманного Альбиона и его преступной части. Преподобному открылась поразившая его истина: лишь 2 % женщин пошли в проституцию, гонимые нуждой. Наибольшую часть жриц Венеры составили те, кого привлекал соблазнительный интерес, 24 % сделали этот выбор осознанно. На 27 % повлияло дурное окружение. Такой же примерно расклад наблюдался и в подавляющем большинстве стран тогдашнего Старого Света.

Иными словами, наивно искать среди девиц-профессионалок прудоновских «жертв». Логичнее говорить о правильно выстроенной индустрии со всеми ее экономическими составляющими.

Прагматичный император Николай I (сам гуляка еще тот) в свое время пришел к правильному выводу, не слушал нудные проповеди моралистов. В 1843 году государь дал согласие на легализацию проституции в Российской империи, обязав местные власти создать пристойные условия для этого вида коммерции и строго следить за взиманием с нее налогов.

Был создан специальный «Врачебно-полицейский комитет», который ставил проституток на государственный учет и обязывал соблюдать разработанные им особые «Правила для публичных женщин и содержательниц борделей». Они определяли предельный разрешительный начальный возраст для занятия этой профессией (не моложе 16 лет) и открытия публичного дома (не моложе 30 лет).

Бордели должны были размещаться не ближе чем в 300 метрах от церквей, училищ, школ. Девицы, поступающие к «мадам», сдавали в полицию паспорта и получали взамен смотровую книжку. Тот самый «Заменительный билет» шафранового цвета, известный в народе как «желтый билет». С ним она обязана была дважды в неделю подвергаться медицинскому осмотру, о чем делалась специальная отметка в билете.

Получившие «желтый билет» считались непорядочными, но имели законное право заниматься проституцией. Те же, кого при облавах ловили с клиентами без него, привлекались к ответственности как «порядочные», но нарушающие закон.

При желании проститутка могла обратиться в полицию, чтобы сдать билет и вернуть паспорт, но такие случаи в Ростове были крайне редки. В этом богатом городе девушки отлично зарабатывали, торгуя своим телом. Да и полиция, изначально крышевавшая публичные дома, всегда была на стороне «мадам», как правило возвращая беглянок обратно в бордели. Из их числа верстались и прекрасные информаторы для сыска.

«Девушками с пониженной социальной ответственностью», как назвал их современный политический классик, в Ростове становились отнюдь не отбросы общества, а «понаехавшие» в город крестьянки, прислуга, располагающие свободным временем работницы не очень тяжелых производств, вдовы, солдатки-жалмерки, беглянки из дома, женщины с проблемами в личной жизни и пр.

Писатель Всеволод Крестовский в «Петербургских трущобах» делил их на две категории. «К первой принадлежали существа, уже несколько лет как вступившие на эту дорогу и потому утратившие все, что мы привыкли разуметь под понятием женщина. Это самки какой-то идиотической породы животных, самки забитые, заплеванные, и — даже не развратные. Их нельзя назвать развратными, потому что тот характер, которым проявляется в них этот элемент, носит на себе нечто цинически скотское, идиотски безличное и апатически гадкое. Это не разврат, а ремесло, подчас даже само себя не сознающее. Женщины названной категории — существа вполне безличные, бесхарактерные, лишенные всякой самостоятельности, всякой личной воли и всякого понимания какой-нибудь иной стороны жизни, кроме узкой своей профессии, да и тут-то они не понимают, ибо смотрят на себя (то есть опять-таки смотрят настолько, насколько они способны смотреть), как на вещи, от первого дня своего рождения предназначенные самою природою к отправлению известного промысла. Они не в состоянии даже и представить себе, могло ли бы существовать для них в мире какое-нибудь иное назначение, кроме жизни под покровительством тетеньки, иной закон, кроме ее безграничного произвола, так что кажется сомнительным даже, чувствуют ли они какой-нибудь гнет этих тетенек, или же ровно ничего не чувствуют, кроме инстинктов сна да аппетита. Мутная среда, в которой они вращаются, кажется им вполне естественной, нормальной и словно как раз для них по мерке созданной… Странное дело — однако же несомненным фактом является то обстоятельство, что к этой второй категории принадлежат исключительно девушки происхождения русского. Несмотря на весь цинизм своего бытия, на всю глубокую грязь своего падения, они еще не утратили в душе своей нескольких искорок чего-то человеческого, даже чего-то женственного. Эта человечность и женственность проявляется у них именно в способности любить. Хотя это чувство высказывается вполне своеобразно, но пока оно не угасло в душе, надежда на возврат к лучшему еще не потеряна. Они, точно так же как и первые, по большей части — существа слабые, бесхарактерные, но добрые какой-то беззаветною, детскою добротою. В натуре их есть нечто собачье. Попробуй посторонний человек обидеть такую женщину словом или делом, она сумеет отгрызнуться или подымет такой гам и вой на весь дом, что хоть святых выноси. Тут будет вволю и злости, и слез, и ругани. Но пусть самым оскорбительным образом обидит ее тот, кого она любит и кого называет своим душенькой, — она перенесет все, даже самые жестокие побои, и перенесет с безропотной покорностью привязчивой собаки».