Анатолий Воронин - Москва, 1941

После разбора специальной комиссии НКВД выяснилось, что в небе действительно был один Ju-88, на перехват которого выслали истребители. Зенитчики, не имея опыта в распознании самолетов, открыли по ним огонь шрапнелью. «Многие из генералов наркомата обороны всю эту ложную тревогу приняли на веру, да к тому же, как мне потом сказали из наркомата обороны, решили не снижать бдительность войск и не говорить, что это была ложная тревога и пальба» . Нет сомнения, что такая «точная информация» послужила благодатной почвой для слухов. Возможно, подобный случай лежит в основании «городской легенды» о выброске парашютистов в Нескучном саду в начале декабря 1941 года. Якобы это была попытка захвата Сталина.

Александр Верт, как иностранец, сам часто сталкивался с проявлениями шпиономании. «Казалось, что люди всюду видели шпионов и парашютистов. Ехавшие со мной из Архангельска сержанты английской армии в первый же день пережили очень неприятное приключение. С аэродрома они отправились в Москву на грузовике с багажом миссии. На углу одной из улиц их остановила милиция. Вокруг собралась толпа, удивленная незнакомой английской формой, и кто-то воскликнул: “Парашютисты!”, после чего толпа стала волноваться и кричать. В результате сержантов отправили в отделение милиции, откуда их в конце концов вызволил один из сотрудников посольства.

По разным поводам производилась проверка документов, и было совершенно необходимо иметь их в порядке, особенно после полуночи, когда для хождения по городу требовался специальный пропуск. Нерусская речь немедленно вызывала подозрение».

М. М. Пришвин описывает, как, гуляя в окрестностях Старой Рузы, он увидел на лугу чей-то портфель, и пока рассматривал, как вокруг него летала пара ворон, на луг вернулись косцы. «Они уходили позавтракать всего на полчаса, и когда уходили, ничего на лугу не было, а теперь вот портфель, толстый накругло, как большой беременный кролик. Все стали как вкопанные от изумления. Кто-то хотел сунуться, его остановили:

– Забыл войну с финнами? там даже часы, а не только портфели взрывались!

– Не бойтесь, – сказал я, набрав в лесу камней.

Я хотел камнями из-за дерева растрепать портфель и обнажить его содержание. Но женщины остановили меня и заставили бросить камни. Страшно казалось не то, что в портфеле может быть мина, а страшен тот, кто положил этот портфель.

– И разве можно касаться такого без милиционера?

Кто-то побежал, и скоро пришел милиционер, моим способом вскрыл портфель с одеялом и переменой белья.

Может быть, это вовсе и не шпион. Догадываюсь, что это собака вытащила портфель из куста, где ночевал и пошел по своим делам кто-то…»

Ополченец Абрам Евсеевич Гордон вспоминал курьезный случай, произошедший во время поездки в июле 1941 года в Москву за бутылками с горючей жидкостью. Ополченцы были одеты в форму темно-серого, почти черного цвета, которую получили в подмосковном учебном лагере. «Мы первым делом бросились в булочную, что рядом с Курским вокзалом (в июле 1941 г. продовольственные карточки в Москве еще не были введены). Машину оставили под присмотром рядового Петровского, отличавшегося не только высоким ростом, но и необычайной для того времени внешностью – у него были усы и небольшая бородка.

Когда мы, нагруженные батонами, вышли из булочной, перед нами предстала трагикомическая картина: совершенно растерянный Петровский стоял окруженный толпой женщин, большей частью пожилых, которые кричали, что поймали шпиона и звали милицию. Со всех сторон к толпе бежали милиционеры. Нашего товарища, одетого в черную форму, с необычной (польской) винтовкой, да еще при усах и бороде приняли за немецкого шпиона-парашютиста. С трудом мы отбили Петровского от толпы и объяснили всё удивленным нашим видом милиционерам, предъявив им документы» .

Слухи о немецких парашютистах устойчиво гуляли вплоть до декабря 1941 года, после чего плавно сошли на нет…

Противотанковый еж стал одним из символов обороны Москвы. Хотя, положа руку на сердце, неизвестно, чтобы он в действительности сыграл большую роль в обороне столицы. Прорывы танковых клиньев – один самых страшных кошмаров лета и осени 1941 года.

«Впереди шла мотопехота, небольшая часть. Он бросил несколько танкеток и тремя танкетками завоевал весь район. Так было в Ново-Дугино, у Липец. Достаточно было обстрелять деревню, чтобы народ был в панике. Таким образом он завоевывал районы. Не оказывали сопротивления никакого, паника охватывала уже при приближении слухов о прорвавшихся танках» , – описывал тактику немцев управляющий трестом «Мосжилстрой» Виктор Федорович Мосолов, строивший рубежи возле Сычёвки.

С самого начала войны стали искать чудо-оружие, которое могло бы задержать танки. Первоначально полагались на храбрость бойцов, которые должны были вступать в единоборство с танками, используя гранаты и бутылки с горючей жидкостью, а израсходовав всё это, бойцы-истребители должны были заготавливать грязь-глину, которой должны были забрасывать смотровые щели танка [15].

Борьба с танками противника была проблемой не только для Красной Армии, но и для вермахта. Правда, проблему для него представляли тяжелые русские машины, к которым относили Т-28, Т-34 и КВ. Результатом стали различные инструкции по борьбе с танками, разработанные как на основе боевого опыта, так и путем обстрела и исследования захваченных танков. В них также предлагались такие весьма рискованные методы борьбы, как забрасывание на моторный отсек канистры с бензином.

Рассматривались различные варианты использования артиллерии, не только противотанковой, но и крупнокалиберной, вплоть до стационарных морских орудий – идея не оправдала себя, а вот использование зенитных орудий оказалось очень действенным и не раз играло решающую роль во время танковых прорывов. Не сразу получилось наладить производство и использование противотанковых ружей, поэтому влияния на результаты битвы за Москву они почти не оказали.

Другим направлением борьбы с бронированными клиньями были искусственные препятствия: мины, рвы и надолбы. Но для их устройства требовалось время, например, для 100 м противотанкового рва было необходимо от 3 до 7 тыс. рабочих часов в зависимости от грунта. Рвы стали копать сразу, и это на самом деле было не таким плохим решением. Как учит наставление по инженерному делу для пехоты, «назначение искусственных препятствий – задержать противника под фланговым огнем пулеметов, артиллерии и тем способствовать его уничтожению» . Необстреливаемых искусственных препятствий делать не следовало. Бытует мнение, что рвы не сыграли своей роли и не смогли задержать продвижение противника, но это не так. Рвы должны были дополняться средствами уничтожения пехоты и танков, а так было, к сожалению, не всегда. Но даже так рвы задерживали продвижение противника или вынуждали его искать обходные пути. Кроме того, известно немало случаев, когда бой за противотанковый ров становился переломным моментом сражения. Например, под Москвой ров сыграл очень большую роль в бою у Лобни на Рогачевском шоссе – неприятель не смог его преодолеть, однако его обороняли и артиллерия (в том числе зенитные орудия, поставленные на прямую наводку), и пехота.