Аркадий Гордин - Пушкин в Михайловском

Среди рукописей, которые вёз с собой в дорожном портфеле, находилось послание И. И. Пущину, начатое в 1825 году и законченное, по-видимому, в ноябре 1826-го.

В Пскове переписал стихотворение набело и пометил знаменательной датой: «Псков, 13-го декабря 1826».

Не боясь навлечь на себя немилость царя, Пушкин (сам недавно «ссылочный невольник») посылал сердечное слово привета своему ссыльному другу.

Пущин вспоминал: «…Пушкин первый встретил меня в Сибири радушным словом. В самый день моего приезда в Читу призывает меня к частоколу А. Г. Муравьёва и отдаёт листок бумаги, на котором неизвестною рукой написано было:

Отрадно отозвался во мне голос Пушкина! Преисполненный глубокой, живительной благодарности, я не мог обнять его, как он меня обнял, когда я первый посетил его в изгнанье…

В 1842-м году брат мой Михаил отыскал в Пскове самый подлинник Пушкина, который теперь хранится у меня в числе заветных моих сокровищ» [275] Пущин И. И. Записки о Пушкине, письма, с. 84—85. .

Михаил Пущин, тоже декабрист, участник восстания на Сенатской площади, после службы на Кавказе, в 1832 году поселился в Пскове и женился на С. П. Пальчиковой. Выбрал этот город, по-видимому, потому, что там жила сестра Екатерина Ивановна Набокова. У неё конечно, и «отыскал» он (скорее, не в 1842 году, а в 1832-м) подлинник стихотворения «Мой первый друг, мой друг бесценный!..»

Пушкин мог оставить свою рукопись только у Набоковых, которых в то время особенно часто навещал, в расчёте узнать что-либо о друге и всех осуждённых, томившихся в крепости перед отправкой в Сибирь. Генерал Набоков, принимая деятельное участие в судьбе шурина, в декабре уже писал о нём в Тобольск архиепископу Евгению Казанцеву.

Возможно, общение с семьёй Набоковых было главной причиной столь продолжительного пребывания поэта в Пскове осенью 1826 года — со второй половины ноября до середины декабря, не меньше трёх недель. Вряд ли такую задержку объясняет фраза в письме Вяземскому 1 декабря: «Во Пскове вместо того, чтобы писать 7-ую главу Онегина, я проигрываю в штос четвёртую: не забавно». Другая загадочная фраза в том же письме: «…еду к вам и не доеду. Какой! меня доезжают!.. изъясню после» — так и остаётся загадкой.

Из Пскова Пушкин отправил несколько писем в ответ на пересланные ему из Москвы: «Отовсюду получил письмы и всюду отвечаю». Кроме П. А. Вяземского он писал М. П. Погодину, кишинёвскому приятелю H. С. Алексееву и московскому В. П. Зубкову, С. А. Соболевскому, И. Е. Великопольскому. Пространное объяснение было отправлено А. X. Бенкендорфу в ответ на строгий выговор за чтения в Москве «Бориса Годунова», без особого на то разрешения. При письме прилагался список трагедии. Можно предположить, что это и имел в виду Пушкин под словами «меня доезжают». В письме Погодину звучит тревога: «…ради бога, как можно скорее остановите в московской цензуре всё, что носит моё имя — такова воля высшего начальства». Бенкендорф, милостиво соглашаясь передать «Бориса Годунова» на просмотр царю, напомнил о требовании обязательно представлять «высочайшему цензору» «все и мелкие труды блистательного вашего пера». Возможно, подготовка писарской копии трагедии для отправки Бенкендорфу была одной из причин задержки поэта в Пскове.

Пушкин не торопился в белокаменную, однако не позднее 20 декабря был уже в Москве.

В середине июня 1827 года Пушкин писал из Петербурга П. А. Осиповой: «Пошлость и глупость обеих наших столиц равны, хоть и различны — и так как я притязаю на беспристрастие, то скажу, что, если бы мне дали выбирать между обеими, я выбрал бы Тригорское…» А месяца полтора спустя, по его словам,— «убежал в деревню, почуя рифмы».

Приближалась осень — время года, которое он особенно любил, и его потянуло в свой скромный михайловский кабинет, где так хорошо работалось. Среди суетливой бесприютной жизни того времени только в Михайловском он мог чувствовать себя дома.

Здесь всё было по-прежнему. И усадьба, и парк, и «ветхая лачужка», где так же заботливо хозяйничала Арина Родионовна.

И для няни и для её питомца встреча была великой радостью.

Ещё в конце 1826 года Пушкин обращался к Арине Родионовне в стихах:

А в начале 1827 года получил от неё два письма: одно — рукою какого-то местного грамотея, другое — Анны Николаевны Вульф.

В первом речь шла об отправке книг, и заканчивалось оно словами: «при сём любезнной друг я цалую ваши ручьки с позволений вашего съто раз и желаю вам то, чего йвы желаете йприбуду к вам с искренним почтением…» Вo втором — благодарность за присланные деньги и письмо (не сохранилось): «Любезный мой друг Александр Сергеевич, я получила ваше письмо и деньги, которые вы мне прислали. За все ваши милости я вам всем сердцем благодарна — вы у меня беспрестанно в сердце и на уме, и только, когда засну, то забуду вас и ваши милости ко мне. Ваша любезная сестрица тоже меня не забывает. Ваше обещание к нам побывать летом меня очень радует. Приезжай, мой ангел, к нам в Михайловское, всех лошадей на дорогу выставлю. Наши Петербургские летом не будут, они едут непременно в Ревель. Я вас буду ожидать и молить бога, чтоб он дал нам свидеться. Прасковья Александровна приехала из Петербурга — барышни вам кланяются и благодарят, что вы их не забываете… Прощайте, мой батюшка, Александр Сергеевич. За ваше здоровье я просвиру вынула и молебен отслужила, поживи, дружочик, хорошенько, самому слюбится. Я слава богу здорова, цалую ваши ручки и остаюсь вас многолюбящая няня ваша Арина Родионовна. Тригорское. Марта 6».