Николай Тальберг - Исторія Русской Церкви

“Усердіе къ слушанію богослуженія”, отмѣчаетъ архіеп. Филаретъ, “было жаркое: въ концѣ ХУ в., въ Новгородѣ, за исключеніемъ обителей, было 44 храма, въ которыхъ совершалась ежедневная служба. Сами вел. князья не иначе принимались за ежедневныя дѣла, какъ отслушавъ службу Божію. Но, впослѣдствіи времени, соборъ 1551 г. обличалъ тщеславіе, строившее новые храмы и оставлявшее пустѣть прежніе; онъ же предписывалъ совершать службу Божію “чинно и безмятежно, каноны говорить (а не пѣть), со вниманіемъ, хвалитныя стихиры и великое славословіе пѣть, а не говорить”.

Прекращеніе удѣльнаго порядка привело къ сосредоточенію мѣстныхъ святынь въ Москвѣ. Ея Успенскій соборъ сдѣлался храмомъ всея Руси. Въ его иконостасѣ помѣщались новгородская икона Спаса, устюжская Благовѣщенія, передъ которой молился блаж. Прокопій, икона псково-печерская, въ ризницу собора взяты изъ Новгорода сосуды пр. Антонія Римлянина. Въ Москву при Іоаннѣ ІV были перенесены изъ Чернигова мощи свв. Михаила и Ѳеодора.

По опредѣленію московскихъ соборовъ 1547 и 1549 г. г., многіе святые, прежде чтившіеся только мѣстно, получили общее чествованіе. Тогда же были собраны мѣстныя службы, житія и чудеса новыхъ чудотворцевъ, а для нѣкоторыхъ составлены новыя и обнародованы повсюду. Это собираніе свѣдѣній о святыхъ продолжалось и позднѣе. Церковное богослуженіе обогащалось новыми празднествами и службами. Съ ХVІ в. появляются новые обряды: хожденія на осляти въ недѣлю Ваій, при чемъ осля подъ святителемъ въ Москвѣ велъ на поводу съ боярами государь, и пещнаго дѣйства, совершавшійся по каѳедральнымъ соборамъ предъ Рождествомъ въ недѣлю Праотецъ (Знаменскій).

Еще съ XV в. въ Москвѣ и въ нѣкоторыхъ другихъ мѣстахъ имѣли обычай — въ четвергъ предъ Троицынымъ днемъ рыть могилы для умершихъ бѣдняковъ, которыхъ зимою ставили въ ямахъ убогаго дома. Благочестивые люди разбирали своими руками тѣла, и съ мыслію объ общей тлѣнности, не гнушаясь вида и запаха давно умершихъ, облекали въ саваны, предавали землѣ, пѣли панихиды въ успокоеніи и тѣхъ, коихъ имена извѣстны единому Богу. Въ 1548 г. соборъ установилъ совершать общее поминовеніе по всѣмъ скончавшимся внезапною смертью (Архіеп. Филаретъ).

Митрополиты Варлаамъ и Даніилъ заботились о лучшемъ писаніи иконъ. Соборъ 1551 г., пишетъ архіеп. Филаретъ, “требовалъ отъ иконописцевъ, кромѣ искусства въ иконописаніи, неукоризненной жизни и поручалъ ихъ надзору духовныхъ отцевъ; епископамъ вмѣнялъ въ обязанность надсматривать за рукописаніемъ, лучшихъ иконописцевъ отличать вниманіемъ любви, а неискуснымъ и людямъ худой жизни запрещать писать св. иконы. Онъ же совѣтовалъ слѣдовать въ иконописаніи лучшимъ древнимъ образцамъ, указывая въ особенности на иконы инока Андрея Рублева. Сей благочестивый инокъ Андроніевской обители, скончавшійся въ 1430 г., по свидѣтельству пр. Іосифа Волоколамскаго, такъ любилъ священное искусство, что въ праздничные дни любимымъ занятіемъ его было разсматривать св. иконы и переноситься отъ видимаго къ невидимому”.

Послѣ большого московскаго пожара 1547 г., когда погорѣли кремлевскія церкви, Іоаннъ IV послалъ за иконами въ Новгородъ, Смоленскъ, Дмитровъ, Звенигородъ. Изъ этихъ и другихъ городовъ свозили иконы въ Москву и ставили ихъ въ Благовѣщенскомъ соборѣ, гдѣ иконописцы, пріѣхавшіе изъ Новгорода, Пскова и другихъ городовъ, списывали съ нихъ новые образа. Кромѣ того, священникъ Благовѣщенскаго собора, извѣстный Сильвестръ, доложивъ царю, поручилъ новгородскимъ иконописцамъ изобразить на стѣнахъ храма исторію творенія міра, символъ вѣры, содержаніе нѣкоторыхъ церковныхъ стиховъ и пр. Извѣстный дьякъ, Иванъ Висковатый, увидавъ новыя иконы, началъ громко говорить при народѣ, что такъ писать иконы не годится, не слѣдуетъ изображать невидимое Божество и безплотныхъ. Надлежитъ отмѣтить, что иконы писались новгородцами и псковичами. Ихъ же города находились въ постоянныхъ торговыхъ связяхъ съ Западомъ. По этимъ связямъ, — указываетъ архіеп. Филаретъ — весьма вѣроятно, что символическія изображенія заняты были у Запада. Сильвестръ настойчиво просилъ дѣло это разсмотрѣть на соборѣ, который состоялся въ началѣ 1554 г. Дѣло рѣшено было въ пользу Сильвестра, на Висковатаго соборъ наложилъ епитимію за то, что о святыхъ иконахъ сомнѣніе имѣлъ и смущалъ народъ. Поставлено было ему въ вину нарушеніе правила шестого Вселенскаго собора, запрещающее простымъ людямъ принимать на себя учительскій санъ.

Архіеп. Филаретъ пишетъ: “Благочестіе въ семъ періодѣ было еще общимъ предметомъ помысловъ для всѣхъ состояній русскаго народа — для князя и слуги, для инока и мірянина. Или, чтобы быть точнѣе, въ семъ періодѣ старались подражать благочестію предковъ, хотя въ ХVІ в. было уже замѣтно ослабленіе древняго духа”.

Въ этомъ отношеніи показательны впечатлѣнія посѣщавшихъ Россію иностранцевъ. Преосвященный авторъ приводитъ, относящійся къ 1525 г., отзывъ нѣмца католика, тюбингенца Ивана Фабра: “каждый, коль скоро вступаетъ въ зрѣлый возрастъ... становится способнымъ сознавать съ сокрушеніемъ, что онъ грѣшенъ, немедленно идетъ и падаетъ къ стопамъ священника; съ плачемъ и воздыханіемъ исповѣдуетъ ему грѣхи, по порядку, сколько можетъ припомнить... Этому есть у нихъ установленное время. Уставъ церковный понуждаетъ ихъ къ тому каждый годъ въ Пасху, а набожные не оставляютъ исповѣди и въ великіе праздники. Тотъ, кто оставилъ бы это въ пасху, для всѣхъ былъ бы анаѳемою, предметомъ презрѣнія, — его всѣ стали бы удаляться и не пустили бы въ церковь. Исповѣдникъ, чтобы быть достойнымъ таинства Тѣла и Крови Господней, прежде долженъ нѣсколько дней изнурять тѣло, порабощать плоть свою и принесть другіе плоды покаянія...” Фабръ, отмѣтивъ строгость соблюденія постовъ, высказывался далѣе такъ: “Услышавъ это, мы такъ были поражены, что какъ-бы потерялись; такъ нечестива показалась намъ жизнь наша въ сравненіи съ этими христіанами. Какъ нельзя тверже увѣрились мы, что мы, которые много говоримъ себѣ о плодахъ вѣры, по плодамъ далеко хуже ихъ ... Они проходятъ и другія степени покаянія для умилостивленія Бога. Такова особенно молитва. Они совершаютъ ее такъ часто, что не скоро найдешь равныхъ имъ. Съ каждымъ разсвѣтомъ дня каждый изъ нихъ повергается въ прахѣ, изливаетъ продолжительныя ежедневныя молитвы... И того нельзя упустить между другими похвальными дѣлами ихъ, что они собираютъ къ себѣ нищихъ, которыхъ каждый питаетъ по мѣрѣ средствъ; творитъ милостыню, сколько требуетъ благочестіе евангельское, одѣваетъ, поитъ, оберегаетъ, сзываетъ странниковъ, творитъ все другое, чѣмъ усовершаются чада Божіи; они страшатся не быть бы осужденными на томъ страшномъ судѣ Божіемъ ...”.