Юлий Циркин - От Ханаана до Карфагена

Название «финикийцы», под которым этот народ известен и в древности, и в наше время, не было самоназванием. Так этот народ называли греки. Сами финикийцы именовали себя ханаанеями, а свою страну Ханааном (Segert, 1976, 17). Так, по словам Августина (PL XXXIV–XXXV, col. 2096), называли себя потомки карфагенян в Северной Африке. В одной из надписей из Цирты (нынешней Эль-Хофры), по-видимому, карфагенянин (или финикиец) обозначается как «человек Ханаана» (KAI 116, 3). Наименование Финикии Ханааном встречается на монете города Берита (Hill, 1910, 52; Segert, 1976, 264), что не случайно. Финикийцы были частью ханаанейского этноса, занимавшего довольно обширное пространство в Восточном Средиземноморье в III–II тысячелетиях до н. э.

В науке существуют различные объяснения самого термина «Ханаан». Часто его связывают с понятием пурпура или вообще красного цвета, рассматривая в этом случае Ханаан как «Пурпурную страну» и ханаанеев, включая финикийцев, как «красных (краснокожих или красноволосых) людей», устанавливая параллель с греческим названием, производя его от понятия «красный» (Helck, 1962, 280; Katzenstein, 1973, 7; Moscati, 1994, 16–17). Основание этому видят в производстве на сиро-финикийском побережье пурпурной краски, столь ценимой в древности. Действительно, хурритское слово kinakhnu используется в месопотамских источниках для обозначения красного цвета, но, как отмечает С. Москати, лингвистически легче объяснить переход от названия Ханаан к прилагательному kinakhnu — красный, чем наоборот (Moscati, 1994, 17). Поэтому можно полагать, что месопотамское или хурритское использование этого слова в качестве определения является вторичным, как и встречающееся иногда использование этого термина не в этническом, а в профессиональном смысле. Надо иметь в виду, что при всем значении пурпура и пурпурных тканей все же главным объектом экспорта с побережья и прилегающих горных районов, а также целью походов и торговых экспедиций в эти районы был лес. Если же учесть, что слово «Ханаан» было самоназванием народа и соответственно страны, то имеющееся объяснение кажется невероятным: трудно представить, что какой-либо народ назвал себя по тому или иному продукту, который он производит. Все это требует иного объяснения.

Среди семитских народов сиро-палестинского региона было широко распространено самоназвание этнической группы по имени своего реального или чаще мифического предка. Амореи считали своим прародителем Амурру, который в Угарите считался, по-видимому, первородным сыном Силача Балуй Девы Анат (Шифман, 1987, 89). Одно из аморейских обществ, составивших затем угаритское, было Дитану, и его предком считался первый царь того же имени (Cazelles, 1984, 181). Далеким предком сутиев был Шет, сын Адама и Евы, рожденный после гибели Авеля и бегства Каина (Gen. IV, 25–26; V, 3). Израильтяне, как известно, рассматривали себя как потомков Израиля — Иакова. Так что гораздо естественнее возводить название «Ханаан» для обозначения народа и страны, в которой он обитает, по имени своего предка. Такого предка мы находим как в Библии, так и в финикийской литературе. В библейской «Таблице народов» среди сынов Хама называется Ханаан (Кенаан), ставший предком ряда народов, в том числе сидонян (Gen. X, 6; 15). Филон Библский (fr. 39) говорит о Хна (Χνα), который позже получил имя Финика. Филон стремился там, где это возможно, дать финикийским божествам и героям греческие имена. Так что Финик, по мнению Филона, греческое имя Хна. Финик (Φοινιξ) же считался греками предком-эпонимом финикийцев. Само имя Хна является формой того же имени, что и воспроизводимое в клинописной литературе имя Ханаана (Тураев, 1902, 71–72). Молодой московский исследователь А. А. Немировский в своей еще не опубликованной диссертации показал, что все встречающиеся в источниках имена предка ханаанеев восходят к имени, которое в Библии воспроизводится как Каин. Поэтому можно сделать вывод, что сами ханаанеи производили свое название от имени Хна-Каина. То, что в Библии Каин предстает убийцей и первым злодеем на земле, неудивительно. Согласно библейскому сказанию, Каин был земледельцем, а Авель — овцеводом (Gen. IV, 2). Перед нами явный перенос в мифологическую сферу старинных враждебных отношений между земледельцами и скотоводами. Это можно сравнить с тем, что в шумерской литературе предок амореев Амурру описывается с явной враждебностью и рассматривается как воплощение дикости (Крамер, 1977, 145–146; Шифман, 1987, 153).

В IV главе Книги Бытия рассказывается история Каина и его потомков. После убийства брата он бежал в страну Нод, расположенную к востоку (или напротив) от Эдема, где женился и имел сына Ханоха (Эноха). Там же Каин построил первый город (до этого города в Библии не упоминаются), названный им по имени сына. Так что Каин оказывается не только первым земледельцем, но и первым горожанином. Кочевое и полукочевое скотоводческое население Ближнего Востока воспринимало город и его земледельческую округу глубоко враждебно. И вся эта враждебность сконцентрировалась в образе Каина. Известно, что Ханаан до еврейского завоевания являлся страной городов (Malamat, 1981, 13–15). В финикийской мифологии основателем первого города, каковым был Библ, является верховный бог Эл (Phil fr. 19). Перечисление потомков Каина практически не дает никакой информации, ибо представляет лишь голый список имен. И только пятый потомок Каина Лемех кажется уже довольно конкретной фигурой. Известны две его жены, к которым он обращается с песней, являющейся одним из древнейших образцов еврейской поэзии. Но что еще важнее: сыновья Лемеха связываются с определенными профессиями: Йавал — прародитель всех кочевых скотоводов, Йувал — музыкантов, а Тубал-Каин — кузнецов (Gen. IV, 16–24). Перед нами типичные — культурные герои», каковые встречаются во всех мифологиях мира, в том числе и в финикийской. Поэтому появление подобных персонажей в библейских сказаниях неудивительно.

Однако обращает на себя внимание другое. Все сказание о пребывании Каина в стране Нод и его потомках кажется искусственно вставленным в повествование о допотопных временах. Действительно, в конце IV главы повествование возвращается к Адаму и называет имя его нового сына Шета, а далее вполне логично развивается рассказ о потомстве Шета вплоть до Ноя и его сыновей. V глава описывает родословие Адама от создания его по подобию Бога, опуская весь эпизод с Каином и Авелем, даже не называя этих имен. В этой главе мы вновь встречаем некоторые имена потомков Каина среди потомков Шета. Ханох (Энох) называется сыном Каина (Gen. IV, 17), далее оказывается сыном Йереда (Gen, 18). И если первый Ханох лишь упоминается, да еще говорится, что его именем отец назвал построенный им город, то второй предстает как воплощение праведности, ибо «ходил с Богом» (Gen. V, 22). Известно, что в древнееврейской литературе имя этого персонажа носит книга, посвященная именно благочестию (Шифман, 1993, 272). Лемех в V главе оказывается внуком Ханоха и отцом Ноя, в то время как в предыдущей главе он — четвертый потомок Ханоха и отец Тубал-Каина и его братьев. Вероятно, это были довольно популярные фигуры, известные в палестинском или даже во всем сиро-палестинском регионе, которые могли «кочевать» из мифологии одного народа этого региона в мифологию другого. Лемех оказывался автором ходившей в народе песни о кровной мести (Шифман, 1987а, 107). Если обратиться к Книгам Хроник, то в первой главе первой книги вновь перечисляются предки человечества от Адама до сыновей Ноя и в ней совершенно не упоминаются ни Каин, ни Авель, ни потомки Каина, а устанавливается прямой ряд — Адам, Шет и далее его потомки. Источники Пятикнижия были очень разнообразны, и значительное место среди них занимают фольклорные произведения (см., например, Фрэзер, 1985, 13—297). Время оформления Пятикнижия спорно, но, вероятнее всего, относится к последней трети VII в. до н. э., ко времени царя Иосии (Шифман, 1987а, 89–95), т. е. еще к допленному периоду иудеев. Хотя в это время монотеизм уже укореняется в иудейском обществе, жесткого отграничения от окружающего населения в нем еще не было.