Владимир Петрухин - Русь в IX–X веках. От призвания варягов до выбора веры

В Хронике Малалы библейские допотопные великаны отождествляются с античными змееногими гигантами: «человекы от земля роженны имоуща ногы змиины и дръзноувша на некия босккыя силы, еже нарече змiеногы» (Истрин 1994. С. 20).

Я. С. Лурье назвал традиции, воплощаемые новгородским и московским летописанием XV в., «двумя историями Руси» (Лурье 1994).

Иная генеалогия предлагается в «Слове о полку Игореве», где «русичи» названы «Дажь-божьими внуками» — потомками языческого бога Солнца; эта конструкция несвойственна древнерусской книжности (см. далее — в главе XI, а также Аничков 2009. С. 407–421). Как уже говорилось (см. сноску 25), змееногие персонажи античной мифологии были известны древнерусским книжникам по переводным византийским хроникам (в том числе Хронике Иоанна Малалы), но и там они относились к доисторической эпохе и были истреблены, не оставив нечестивого потомства. В византийской традиции змееногая богиня стала хтониче-ским демоном — «Сциллой», чей образ сохранился на амулетах — змеевиках (Коваль 2007).

Книга писалась при поддержке проектов: «Хазарский каганат: взаимодействие с Византией, Востоком и Русью по археологическим и письменным источникам» Программы фундаментальных исследований секции истории Отделения историко-филологических наук РАН «Нации и государство в мировой истории», «История — миф — фольклор: книжные сюжеты в славянско устной традиции» по программе Президиума РАН, в рамках статегического развития РГГУ (подпроект «Человек в историческом контексте эпохи»).

Систематизацию источников по исторической ономастике см. в кн.: Буданова 2000.

Ср. попытку локализовать славян-венетов в давней статье Д. А. Мачинского и М. А. Тихановой (Мачинский, Тиханова 1976) вдали от моря и гор, несмотря на упоминание Птолемеем Венедского залива и Венедских гор (Восточнопрусское приморское плато? — см. Свод, т. 1. С. 56) и продолжающиеся попытки синхронизировать венетов, антов и склавинов, соотнеся их с культурами, восходящими к киевской — соответственно с колочинской, пеньковской и пражской (Эпоха Меровингов: 125–132).

Еще Л. Нидерле (1956. С. 31 и сл.) сетовал на сложность этнической атрибуции культур «полей погребений» («полей погребальных урн»), к каковым относились лужицкая, ясторф, пшеворская, зарубинецкая, черняховская и другие культуры позднего бронзового — железного веков. Характерной чертой этих культур был погребальный обряд: остатки кремаций захоранивались в урнах на «полях погребений»: над погребениями не сооружали надмогильной насыпи (кургана). Попытки отыскать среди культур полей погребений собственно праславянскую продолжаются. В. В. Седов связывал с дифференциацией культур раннего железного века распад «древнеевропейской общности», выделение «этносов» кельтов иллирийцев, германцев, балтов и славян (Седов 2002. С. 48 и сл.). К праславянам он относит памятники так называемой культуры подклёшевых погребений (урна после кремации накрывалась крупным сосудом — клёшем). Эта культура сформировалась между Одером и Припятским Полесьем и существовала в раннем железном веке (IV–II вв. до н. э.) в процессе проникновения носителей балтской (?) поморской культуры на территорию культуры лужицкой. В польской историографии проблема соотношения поморской культуры и культуры подклёшевых погребений остается предметом дискуссии (см. Kultura pomorska).

Об активной «варварской» политике Рима в правление Анастасия свидетельствуют многочисленные находки римских монет на варварской периферии вплоть до польского Поморья. Римская, а затем византийская монета шла на выплату федератам Рима (ср.: Godtowski 1981; Свод, т. II: 48). Видимо, вторжения славян привели к прекращению доступа монеты на территорию Польши (Bursche 2005).

В построениях археолога В. В. Седова праславяне достигают даже Средней Волги (Седов 2002. С. 248–255). Проблемы балто-славянского взаимодействия остаются в стороне. См. дискуссию о праславянах в Поволжье в журнале «Славяноведение» (2006, № 2). В традиционных построениях германской историографии основные коммуникации от Дуная до Волги оказываются в руках готов Германариха (ср. из последних работ: Шрамм 1997. С. 89–95). Недаром Иордан сравнивал создателя Готской державы Германариха с Александром Великим. На легендарность известий о державе Германариха у Иордана, в том числе известий о войнах готов со славянами, указывал еще М. С. Грушевский (Грушевский 1994. С. 148–150; ср.: Мельникова, Петрухин 1997).

Ср., однако: Шрамм 1997. С. 72–73 (немецкий филолог возводит самоназвание славян к предполагаемому славянскому названию Днепра — Словутич).

Ф. Курта (Curta 2001) относит этот пассаж Начальной летописи к книжной конструкции, завершающей «создание славян» (Making of the Slavs) в раннесредневековой литературе: однако самоназвание словене заставляет отнести сюжет если не к началу праславянской древности, то к ранней кирилло-мефодиевской традиции — «Сказанию о преложении книг на словенский язык», использованному летописью (ср. далее в главе VI).

Ф. Малингудис (Малингудис 1987) отмечает распространение славянской земледельческой лексики на Балканах.

Ср. сходное значение франков и их империи (ал-Ифранджи) в географии арабского ученого ал-Мас’уди (Крюков 1987).

Москва имплицитно присутствует в этой фольклорной географии, ибо именно она располагается на пересечении трех дорог.

См. также о распространении вещей VI–VIII вв. из Подунавья на северо-восток: Щеглова 2009.

Распространившиеся в этих пределах украшения — трапециевидные привески стали характерны для культуры так называемых длинных курганов, традиционно приписываемых кривичам (Гавритухин 2005. С. 423).

На VI Международном конгрессе славянской археологии с докладом «Древнерусская народность: реалии и миф» выступил белорусский археолог Г. В. Штыхов (Штыхов 1997). Он склонялся к мысли о том, что в древней Руси не существовало объективных предпосылок для сложения единой народности: могли складываться народности вроде ильменских славян, которые имели «город-государство» Новгород. Значение древнерусской книжности сводится к написанной «на церковнославянском языке Библии». Проблема единства — общего наименования населения древнерусского государства Русь обходится, равно как и проблема того, что в Новгороде и Киеве существовала единая летописная система.

В другой работе В. Д. Баран (Баран 1997) соотносил пражскую культуру со склавинами, пеньковскую — с антами, венедам же приписывал синхронную (VI–VII вв.) дзедзицкую культуру Польши. Автохтонистская тенденция возводить современные исследователям этносы к древним восходит к работам М. С. Грушевского (ср.: Грушевский 1994. С. 176–177), который считал антов «предками украинских племен». Распространенным в современной украинской историографии стал тезис об отсутствии единой древнерусской культуры и связанной с ней в советской исторической науке «древнерусской народности» — предка русских, украинцев и белорусов (ср.: Баран 2006; Моця 2008), также восходящий к установкам Грушевского. Не столь прямолинейными (в отношении предков украинцев и белорусов) выглядят этнические реконструкции В. В. Седова, который относил к «антской группе» носителей пеньковской культуры и даже выделяемых им неких «русов» Приднепровья. Но и этот исследователь считает возможным говорить о предках словаков и румын в VIII–IX вв. (Седов 2002. С. 428–430, 458 и сл.). См. об архаических традициях поиска Urheimat (прародины) в современной археологии: Barford 2008.