Иосиф Колышко - Великий распад. Воспоминания
- Название:Великий распад. Воспоминания
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Литагент Нестор-История
- Год:2009
- Город:Санкт-Петербург
- ISBN:978-59818-7331-7
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Иосиф Колышко - Великий распад. Воспоминания краткое содержание
Великий распад. Воспоминания - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Одновременно со мной были задержаны и большевики с поличным о сношениях с германским штабом. В своих мемуарах г[осподин] Никитин об этом рассказывает. Разоблачением связи этих господ (Троцкий, Фюрстенберг и К°) с немцами, Временное правительство было обязано удачному подавлению июльского восстания. Большевики сидели в «Крестах», я – в Петропавловке. После того, как меня в первый раз выпустили на свободу, Чхеидзе с Эрлихом явились к министру юстиции Зарудному и потребовали – либо освобождения большевиков, либо нового моего ареста. Министр предпочел второе. И меня вновь засадили. Следствие о большевиках велось весьма усердно и связи их с германским штабом были установлены. В этом г[осподин] Никитин прав. Но, если это так, как же хоть один кончик нитей, протянутых между Германией и большевиками, не зацепил меня? Оказывается, судебное ведомство поняло то, чего не поняла и по сей день не понимает контрразведка, поняло, что следствие над большевиками было, до известной степени, и следствием надо мной, и что отсутствие малейших указаний на общность мою с большевиками свидетельствует о фантастичности обвинения меня в связи с германским штабом 667. Факт этот был очевиден не только практически, но и теоретически. Ведь всякий здравомыслящий человек понимал, что Германии нужны были не созидатели, а разрушителиРоссии, – не те, кто боролся с большевиками, а те, кто им потворствовал, во всяком случае, не люди старого режима, начавшего и продолжавшего войну. Как пацифист и германофил, я был угоден Германии политической, но Германии воинской, т[о] е[сть] хозяйке положения, могли быть угодны лишь люди, свергшие этот режим. Не друзья Штюрмера и Протопопова, а друзья Чхеидзе и Керенского были нужны воинской Германии. И она их обрела в лице большевиков. Если г[осподин]
Никитин не сознавал этого разумом, он это чувствовал нюхом, – отсюда его попытки и тогда, 15 лет назад, и ныне, так или иначе связать меня и мое дело с большевиками и большевистской изменой. Отсюда и безумная попытка его связать мое «преступление» с преступлением Гергулова, как о том он информировал французскую газету «Journal», с которой я ныне сужусь. Если я и большевики – два полюса, то рушится и все здание обвинения меня, основанное на моем предательстве, корысти и «ненависти» к России. Не будучи в состоянии обосновать обвинение меня юридически, г[осподин] Никитин пытался и пытается обосновать это психологически: изменник, значит большевик, или vica versa – большевик, значит изменник. Такого же порядка мышления придерживаются и мои остальные «друзья» в эмиграции, возглавляемые известным стихоплетом Мунштейном-Лоло. Я редактировал в Ницце ярко антибольшевистскую газету. Самые непримиримые мои статьи в этом духе встречали злостное улюлюканье этих господ.
– Видите, видите!
– Что? Статья антибольшевистская.
– Следы заметает. Все большевики с этого начинают… Провокация…
Вздорность злостного утверждения Никитина, Мунштейна и других моих «друзей» о моих связях с большевиками может быть установлена тем фактом, что, освобожденный Вр[еменным] правительством, я был задержан большевиками и спасся от них лишь бегством, при содействии шведов, мой сын ими замучен.
На этом я мог бы покончить с юридической стороной моего дела. Юридически, кажется, я реабилитирован. Возобновить преследования, погашенные 15 лет назад, нельзя. Даже если бы не было письма г[осподина] Рейнбота, – могло же и не быть его – как придраться ко мне юридически: j’y suis, j’y reste! [137] На том стою и не могу иначе (франц.).
Клевета может понудить французское правительство выслать меня из Франции, мои знакомые и друзья могут от меня отвернуться (что и случилось), меня могут бойкотировать (что и случилось), от меня могут требовать доказательств, что я не верблюд (что и случилось); я могу, наконец, сгнить с голоду и лопнуть от незаслуженной обиды (чего, благодаря Богу, еще не случилось); и, тем не менее, юридически я чист. Жив курилка! Но, – является мысль: могло ли бы все это произойти в другом обществе, кроме русского, и с другим, кроме меня? Могло ли бы общество с зачатками культуры так измучить и унизить человека, оправданного его правосудием? Так пренебречь институтом, наиважнейшим в общежитии – институтом суда? А ведь гг. Никитины и Милюковы именно это и сделали, – начхали на суд, пренебрегли голосом одного из высших его представителей. И еще вопрос: случилось ли бы это, если бы Россия была цела? Ведь эти Милюковы и Никитины не протестовали против моего освобождения 15 лет тому назад. Почему протестуют они сейчас? Почему злостность их увеличивается по мере удаления от правосудия, в котором царствовала «правда и милость»? И, наконец, как же так случилось, что русская совесть, самая чуткая, неподкупная, стала, как уличная женщина, цинично бесстыжей, продажной?
Вопросов этих много, и ответы не радуют. Я убеждаю себя, что русские в изгнании, что пчелы, потерявшие свою царицу, – изозлились. Если смерти подобна потеря времени, то во сколько раз более подобна смерти потеря отечества! Но мой случай имеет, кажется, под собой и другое основание. Преследуют меня не столько юридически, сколько этически – не за измену политическую, а за измену нравственную. Кому много дано, с того много и взыщется. Судьба меня не обидела. Почти четверть века до великой войны я, пользуясь дарами моей родины, копил свои духовные и материальные силы. К 1914 году их оказалось немало. Не формулируя, не ставя точек над i, общественное мнение спрашивает, куда я их затратил в годы испытания моей родины? Мои связи, мое дарование и мои миллионы – как использовал я их для блага истекавшей кровью моей отчизны? Не лучше Манусов и Утиных? Не великодушнее жрецов наживы и разврата, о которых пишет Крымов? Ну, тогда верим. Ибо кто сказал А, скажет и Б. Одиум нравственный для нас эквивалентен одиуму политическому. Вот почему я не жду перемены в моей судьбе путем покаяния. И кому оно нужно? Есть категория лиц, для которых моя виновность почему-то необходима (не ведаю, почему). Для этих лиц всякое доказательство моей невиновности – личная обида. И если бы я вырвал из себя кусок сердца, свидетельствующего о моей невиновности, они бы его оплевали и растоптали… Миллионы людей будущего, все опрокидывая на своем пути, стремятся туда, где нет предательства, ибо нет чести, нет покаяния, ибо нет Бога; а обломок прошлого в чем покается, ворошит забытое. Ну виновен, ну прав! Что от этого изменится в загадке дня грядущего? А живут ведь только этим днем и этой загадкой. Верно! Но я дал слово.
Глава XXXVI
Ныне отпущаеши…
После всего, что я, по совести и по мере сил, нагромоздил о виновниках и участниках в великом российском распаде, любой читатель вправе мне бросить: неужто только это, только этих лиц он усмотрел и встретил за вашу долгую жизнь и деятельность на рубежах двух Россий: служебной и общественной? Неужто одни лишь тени сопровождали скорбный путь великой страны к Голгофе? Не было разве, даже в эти смутные годы, пятен светлых, лиц и фактов лучистых, искупляющих ошибки и преступления? И в самих лицедеях, вами описанных – у Романовых, Победоносцевых, Витте, Плеве, Столыпина, у политиков типа Милюкова и Гучкова, у властителей душ типа Меньшикова, Амфитеатрова, Розанова и т[ак] д[алее], не было разве чего-то положительного, яркого, что оправдывало их власть над думами, их долгую популярность, их «вождизм»? Такой, какой вы изобразили Россию за последние полвека ее бытия, – она ведь оправдание всех злодейств большевиков и их великой лжи. Ваша книга – триумф наших злейших врагов. Напечатать ее должны были по ту, а не по сю сторону рубежа. Взывая к Божьему отпущению, не разжигаете ли вы дьявольского отмщения? Ведь не одни же старики, ваши сверстники, прочтут ее – прочтут ее и молодые, и что же, кроме отвращения к старой России, оставит она в их душах? Какими путями поверят они в великие силы, создавшие великую страну? Не расшатываете ли вы их веру в вами же выдвигаемую правду против большевистской лжи, их решимость бороться с этой ложью? Словом – не медвежью ли услугу оказываете вы вашими, может, и справедливыми, очерками великому делу спасения России, и это в момент, когда приблизились сроки этого спасения?
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: