Ольга Тогоева - Еретичка, ставшая святой. Две жизни Жанны д’Арк

Наибольший, однако, интерес среди критиков Вольтера представляет для нас иезуит Клод-Франсуа Ноннот — прежде всего потому, что на его замечания автор «Орлеанской девственницы» счел возможным ответить. Ноннот, издавший в 1762 г. в Амстердаме труд под названием «Заблуждения Вольтера», писал, что «глубокая критика», которой автор «Орлеанской девственницы» подверг деяния Жанны д’Арк, не только предполагает отрицание «чудесного» в ее жизни ( rien de merveilleux ), но и рассматривает девушку всего лишь как «инструмент» ( artifice ), использованный французами, дабы спасти Карла VII из того ужасного положения, в котором тот находился [2216]. Всего три историка, отмечал он далее, пытались на протяжении веков, прошедших с момента смерти Девы, «ослабить чудесное» в ее истории: это были Ангерран де Монстреле, дю Гайян и П. Рапен де Тойра [2217]. Теперь к ним добавился четвертый — Вольтер.

В ответ на обвинения Ноннота Вольер в 1763 г. издал « Eclaircissements historiques », одна из глав которых была полностью посвящена истории Жанны д’Арк [2218]с подробнейшей оценкой личности последней. Эта характеристика мало чем отличалась от прочих исторических выкладок Вольтера, рассмотренных выше: здесь вновь нашлось место сомнениям в чудесной природе девушки, в том, что она получала откровения Свыше и могла пророчествовать [2219]. Автор полагал, что главным доказательством вымышленного характера миссии Жанны было то обстоятельство, что одновременно с ней французские капитаны использовали другого «провидца» (Гийома Пастушка) для поддержания боевого духа своих войск [2220]. Вольтер укорял своего оппонента в плохом знании материалов обвинительного процесса 1431 г. [2221], откуда, по его мнению, проистекали все ошибки иезуита в понимании сути тех или иных вопросов, задаваемых обвиняемой, и сам анализировал наиболее спорные из них [2222]. Он также вновь решительно возражал против легенды о якобы выжившей в Руане Жанне д’Арк [2223]. «Научись, Ноннот, изучать историю, если отваживаешься о ней говорить», — писал в заключение Вольтер [2224].

Подобный совет, тем не менее, не смутил Ноннота, который в 1766 г. выпустил второе издание «Заблуждений». Вольтер, имевший их в своей библиотеке [2225], вновь ответил оппоненту. В « Honnêtetés littéraires » 1767 г. он писал, в частности, что Ноннот, оказывается, предлагал выкупить у него рукопись «Орлеанской девственницы» за тысячу экю ( pour mille écus ) [2226]. В экземпляр « Honnêtetés », принадлежавший Волтеру, был вклеен лист с текстом его письма издателю Фе ( Fez ) из Авиньона от 17 мая 1762 г., в котором он сообщал об условиях этой невозможной для него сделки и которое сопровождалось рукописными пометками автора, указывающими, что история эта длится уже давно [2227]. Дискуссия с Ноннотом продолжилась в 1769 г., когда было опубликовано «Анонимное письмо господину Вольтеру с ответом». В нем ближайшие сторонники философа (среди них — его секретари Ж.-Л. Ваньер и С. Бигекс, а также основной издатель трудов философа Г. Крамер-старший) именовали иезуита клеветником, у которого «нет ни одной страницы, где бы не содержалась ложь» [2228]. Еще в апреле 1772 г. в письме Жану Франсуа Лагарпу Вольтер вспоминал о Нонноте как о «человеке, который делает сто исторических замечаний человеку, занимающемуся историей всю свою жизнь» [2229].

Впрочем, помимо того, что критики Вольтера восприняли «Орлеанскую девственницу» как серьезное историческое сочинение, направленное на критику церкви и идеи святости Жанны д’Арк, они также представляли ее как сочинение либертена. Эта тема поднималась уже в 1756 г. в «Письме Вельзевула», в котором Вольтер сравнивался по уровню своего таланта с «либертеном Лафонтеном» [2230]. Точно так же полагал и Л.-М. Шодон, писавший, что в поэме Вольтера все прочие либертены черпают вдохновение [2231]. А М. Мерсье заключал, что нет ничего удивительного в том, что в XVIII в., «веке вырождения» ( un siècle dégénéré ), «при звуке имени Девы фривольность улыбается» [2232]. Сторонники Вольтера пытались всячески смягчить подобную оценку творчества их «гения». Так, Люше заявлял, что «либертенскими» можно назвать лишь пиратские издания поэмы, к которым сам автор не имел никакого отношения [2233]. Ш. Палиссо, напротив, не отрицая некоторой вольности «Девственницы», полагал подобный стиль оправданным потому, что весь XV в., описанию которого поэма и была посвящена, являлся веком либертинизма: веком свободных нравов и свободных сексуальных связей, при которых поведение Девы, как его описал Вольтер, не выходило за рамки принятых норм поведения [2234].

Следует отметить, что во второй половине XVIII в. практически все критики Вольтера, выражавшие свое возмущение «Орлеанской девственницей», были представителями церкви, католическими авторами, для которых и его отношение к культу святых, и его предполагаемая приверженность идеалам либертинизма являлись наиболее болезненными вопросами. Для светских авторов и для светской просвещенной публики Вольтер оставался властителем умов. Не случайно в периодической печати этого времени не появилось практически никаких негативных упоминаний его поэмы [2235], а при возвращении Вольтера в Париж в 1778 г. восторженная толпа встречавших скандировала, по воспоминаниям Кондорсе, «Да здравствует «Девственница»!» [2236].

Как я уже отмечала выше, специалисты по историографии Жанны д’Арк сходятся во мнении, что ее образ формировался под сильнейшим влиянием «Орлеанской девственницы» Вольтера не только во второй половине XVIII в., но и в первой половине XIX в. [2237]Однако, далеко не всегда речь при этом шла о критике исторических выкладок великого философа: многие его мысли в этот период оказались подхвачены и развиты новым поколением французских историков, республиканцами и либералами [2238]. И одной из основных, если не самой главной, из них являлась идея о народной героине, действовавшей не просто по указке властей предержащих, но руководствовавшейся собственным умом и черпавшей вдохновение в той среде, которая ее породила.

Вне всякого сомнения, стремительная трансформация Жанны д’Арк из простой боговдохновенной пастушки в народную героиню, ведущую за собой нацию, оказалась связана прежде всего с Французской революцией конца XVIII в., главным политическим событием эпохи, наложившим сильнейший отпечаток не только на развитие страны, ее общественных и государственных институтов, но и на исторические сочинения, авторы которых пытались осмыслить пережитый опыт. Как отмечал Г. Крюмейх, именно революция стала тем переломным моментом, когда произошел раскол в историографии Жанны д’Арк, ее разделение на либеральную и католическую [2239]. Для представителей первого направления совершенно очевидным представлялся тот факт, что именно потрясения революционной поры превратили французов в единую нацию, а Орлеанскую Деву — в ее лидера. Так, в «Истории Французской революции» Жюль Мишле вкладывал в уста парижан, штурмующих Бастилию, те же самые слова, с которыми якобы обращалась к своим солдатам Жанна при взятии форта Турель в Орлеане [2240].