Ольга Тогоева - Еретичка, ставшая святой. Две жизни Жанны д’Арк

Любопытно, что подобный взгляд на события конца XVIII в. сохранился в либеральной французской историографии и в начале XX в. Так, например, Морис Баррес писал в 1920 г. (т. е. в год официальной канонизации Девы): «Жанна д’Арк — продукт нашего времени. Вплоть до Революции, потрясения основ [общества], мы не понимали, кем являлась эта девушка. Мы презирали ее, мы рядили ее в античные одежды. [В действительности] она была находкой демократии ( une trouvaille de la démocratie ), народа, взявшего слово. Первым об этом заговорил Вольтер, а вслед за ним — Французская революция» [2241].

Столь восторженные оценки, впрочем, мало соответствовали тем немногим фактам, которые известны нам о восприятии образа Жанны д’Арк во Франции периода Революции. Действительно, в 1790 г. при подготовке празднования дня взятия Бастилии в муниципалитет Парижа поступило прошение о почтении памяти «французской героини, известной под именем Орлеанской Девы», чьи заслуги позволяют называть ее «французской Юдифью» ( Judith française ), однако, данная просьба была отклонена [2242]. Точно так же в 1792 г. муниципалитету Орлеана было предложено уничтожить как «оскорбляющий чувство свободы французского народа» ( qui insulte à la liberté du peuple français ) памятник Жанне д’Арк и Карлу VII, установленный на мосту через Луару в честь снятия осады с города 8 мая 1429 г. [2243]Власти Орлеана пытались противодействовать данному решению, упирая на то обстоятельство, что «памятник Деве» не является «оскорблением французского народа», поскольку представляет собой «славное свидетельство» способности «наших предков освободиться от английского ига» [2244]. Тем не менее, памятник был разрушен, и представители муниципалитета смогли добиться лишь того, чтобы одна из пушек, на изготовление которых пошел весь металл, носила имя Жанны д’Арк [2245]. В том же году снести потребовали и мемориальный фонтан, установленный на месте казни французской героини в Руане. (Илл. 35) Власти города, однако, смогли спасти монумент, доказав, что Жанна — дитя третьего сословия, и согласились лишь убрать «роялистские» надписи, содержащие упоминания о Карле VII [2246]. Наконец, в 1793 г. в Орлеане был упразднен традиционный «праздник Девы», который отмечался каждый год 8 мая в память о снятии английской осады в 1429 г. [2247]Только в 1803 г. торжества в честь Жанны д’Арк были восстановлены по прямому указанию Наполеона, писавшего жителям Орлеана: «Знаменитая Жанна д’Арк доказала, что не существует такого чуда, которое не смог бы совершить французский гений, когда в опасности находится независимость страны. Будучи объединенной, французская нация никогда не оказывалась побежденной» [2248]. (Илл. 36)

Как мне представляется, связь между Орлеанской Девой и ее «народным» происхождением, достаточно слабо представленная в отрывочных свидетельствах революционной эпохи, получила развитие не столько в конце XVIII в., сколько уже в первой половине XIX в. Связано это было прежде всего с возникновением романтического направления во французской историографии, отличительной чертой которого стало повышенное внимание как к стилистическим особенностям исторического изложения ( narratio ), так и к истории «низов» общества, роли народных масс в политических и общественных процессах прошлого [2249].

Во Франции начало романтического поворота в историописании было, безусловно, связано с именем Франсуа Рене де Шатобриана (1768–1848) и с его «Гением христианства», изданным в 1802 г. Не будучи в строгом смысле слова историческим сочинением, «Гений» представлял собой, скорее, свободный рассказ о наиболее выдающихся событиях времен «старой монархии» и пользовался большим успехом у читающей публики: менее чем за два месяца его первый тираж в 4 тысячи экземпляров оказался полностью распроданным. Шатобриану удалось повлиять на видение истории не только католиками, но и либералами [2250]: в его интерпретации событий прошлого практически отсутствовали намеки на монархические идеалы самого автора [2251], и на первый план выходило откровенное восхищение народом «древней Франции», его повседневной жизнью, пережитыми им страданиями и победами [2252].

Следует отметить, что непосредственно Жанне д’Арк Шатобриан уделил мало внимания в своих произведениях. В «Истории Франции» он, стараясь лишний раз подчеркнуть роль Провидения в судьбах людей, упомянул о том, что чудесное появление девушки «спасло родину» от захватчиков [2253], и кратко остановился на характеристике Девы, в которой, по его мнению, сочетались «наивность крестьянки», «слабость женщины», «вдохновение святой» и «мужество героини» [2254]. «Простота» Жанны, отмечал автор, не помешала ей, тем не менее, давать «безупречные» ответы ( des réponces sublimes ) на вопросы судей в Руане [2255]. Когда же девушка взошла на костер и приняла мученическую смерть, даже ее палачи не смогли сдержать слез [2256].

Несмотря на то, что идея о «народном» происхождении Жанны д’Арк была заимствована Шатобрианом у века Просвещения, он крайне резко отзывался об «Орлеанской девственнице» Вольтера, которую именовал «преступлением гения» ( crime de génie ). Он искренне радовался тому обстоятельству, что в его время (т. е. в 20-е гг. XIX в.) влияние сочинений выдающегося мыслителя уже не ощущается [2257], поскольку «общественная нравственность», пришедшая на смену «частным интересам», не допускает более «оскорблений родины» [2258]. Эти слова он повторил затем в критическом разборе «Истории герцогов Бургундских» Проспера де Баранта, в заслугу которого ставил прежде всего тот отпор, который автор смог дать «клеветническим оскорблениям» ( insultes diffamatoires ) у нанесенным памяти Жанны Вольтером [2259].

Идеи Шатобриана были подхвачены зародившейся именно в этот период — период ужесточения Реставрации — либеральной школой историографии во Франции. В начавших публиковаться в конце 1820-х гг. в журнале « Le Courrier français » «Письмах по истории Франции» [2260]Огюстен Тьерри сформулировал основные задачи новой исторической науки, заключавшиеся, с его точки зрения, в изучении «формирования французской нации» и «коммунальной революции» [2261]. При этом, следуя требованиям романтизма, он полагал необходимым придерживаться в изложении событий прошлого наивного, но беспристрастного рассказа, в котором не чувствовалось бы монархических или республиканских симпатий самого автора, способных повлиять на восприятие истории будущими читателями [2262]. Этим же последним знание прошлого было бы весьма полезно для поднятия патриотического духа, однако настоящей национальной истории ( la vraie histoire nationale ), по мнению Тьерри, на тот момент еще не существовало, она по-прежнему представляла собой не более чем хроники отдельных привилегированных семейств и нуждалась в ревизии: главный упор следовало сделать на изучении простого народа, его корней, его чувств и помыслов [2263]. Иными словами, история Франции должна была рассказывать не об отдельных выдающихся личностях прошлого, но обо всей французской нации ( la nation toute entière ) [2264]. Именно с этих позиций рассматривал О. Тьерри и деяния Жанны д’Арк, которой посвятил короткий пассаж в первом из своих «Писем» [2265]: для него девушка являлась воплощением «патриотического фанатизма» ( fanatisme patriotique ) и «народного духа» ( finspiration populaire ) французов — единственной силы, оказавшейся способной спасти страну и Карла VII от англичан [2266].