Ольга Тогоева - Еретичка, ставшая святой. Две жизни Жанны д’Арк

Чуть большими сведениями мы располагаем о праздниках второй половины XVIII в. [2611]В это время, насколько можно судить, торжества оставались религиозными: они начинались с молебна в соборе св. Креста и представляли собой все ту же церковную процессию, проходившую вокруг стен города и по его центральным улицам [2612]. С 1760 по 1778 г. в ней принимали участие прямые потомки одного из братьев французской героини [2613], а около 1770 г. она получила новое название — «праздник Девы» или «праздник Жанны д’Арк» [2614]. Еще одно любопытное изменение произошло в 1786 г., когда герцог Орлеанский совместно с магистратами ввел обычай выбирать и выдавать замуж 8 мая одну из местных девушек [2615]. Термин, которым обозначалась в документах эта счастливица, — rosière — указывал на то, что девушка должна была быть не просто девственницей, но образцом добродетели [2616]. По мнению Ф. Мишо-Фрежавиль, данная церемония являлась ничем иным, как реакцией местных жителей на появление «Орлеанской девственницы» Вольтера [2617].

Подобная гипотеза, на мой взгляд, представляется вполне оправданной, если учесть общую направленность панегириков, которые произносились в этот период в честь Жанны д’Арк в Орлеане [2618]. В целом, их содержание можно было бы назвать весьма однообразным [2619], если не одна особенность: все без исключения ораторы считали своим долгом специально остановиться на теме «преступлений», совершенных Вольтером и всеми «философами» эпохи Просвещения против французской героини. Уже издание двух панегириков Клода де Мароля, вышедшее до официальной публикации «Орлеанской девственницы», начиналось с «Письма автора господину академику», в котором легко угадывался великий мыслитель. Мароль призывал его иметь к Жанне д’Арк «хотя бы частичку» того уважения, с которым он всегда отзывался о Нинон Ланкло [2620]. Он не требовал, чтобы его оппонент безоговорочно поверил в «сверхъестественный» характер миссии девушки, но сомневался, что сильное религиозное чувство и нравственные принципы можно счесть непростительным преступлением ( un crime irrémissible ) [2621]. Такое отношение Мароль именовал «неверием и [склонностью] к распутству» [2622]. Основными же причинами предвзятости Вольтера в отношении Девы панегирист считал незнание истории и англофильские настроения ( des principes dAlbionisme et dAnglomanie ) [2623].

Ту же идею развивал в 1779 г. и аббат де Гери. Он писал о настоящей моде на все английское, появившейся в последнее время во Франции и проявляющейся в обычаях и манерах, принятых в обществе, в обустройстве домов и садов и даже в художественной литературе, утратившей свою национальную легкость и ставшую чрезмерно меланхоличной. Впрочем, полагал оратор, все это можно было бы понять и простить, если бы не то влияние, которое эта мода оказала, при помощи некоторых «безрассудных» писателей, на религию и нравственность [2624]. В «век философов», пояснял он далее, писать о пророчествах и чудесах Божественного Провидения возможно только, если вы не боитесь «цензуры и презрения» этих «легкомысленных и поверхностных» людей, которые видят в событиях прошлого лишь естественные причины или руку судьбы [2625].

Того же мнения придерживался и аббат Луазо, выступавший против трактовки истории как игры человеческих страстей ( le jeu des passions humaines ) [2626], и каноник Кола, отказывавшийся видеть в снятии осады с Орлеана политическую интригу ( un stratagème politique ) королевских военачальников [2627]. В основе подобной трактовки событий, отмечал он, лежит лишь «дерзкое неверие» ( une audacieuse incrédulité ) [2628], тогда как истинные почитатели подвига Девы опираются на свидетельства очевидцев [2629]. Однако самым главным доказательством присутствия Божественного Провидения в истории, полагал панегирист, следует считать сам праздник 8 мая, своим существованием доказывающий, что как современники Жанны д’Арк, так и их потомки никогда не сомневались в чудесном характере ее военных свершений [2630]. Данный праздник, писал Матье Коссон, — это тот щит ( bouclier ), который оберегает память Девы от насмешек, неверия, сарказма и шуток одного «слишком известного писателя», который имел бы право на признание потомков, если бы его перо, ведомое любовью к истине и заботой об общественном благе, не изменило ему с кощунством и фанатизмом [2631].

И все же, несмотря на отмечаемую авторами панегириков давность самой традиции праздников 8 мая, их плавное течение было прервано революционными событиями. Торжества в Орлеане еще имели место в 1791 и 1792 гг., однако носили они уже светский характер [2632], а в сохранившихся документах имя Жанны д’Арк, связанное отныне исключительно с укреплением королевской власти во Франции, не упоминалось вовсе [2633]. В 1793 г., в связи с запретом на проведение каких бы то ни было процессий, праздник был отменен, а его возрождению в 1803 г. способствовало лишь личное вмешательство Наполеона [2634].

Идея первого консула превратить «праздник Девы» в национальное торжество, лишив его тем самым локального характера, было воспринято городскими властями весьма своеобразно. Безусловно, они полностью поддерживали стремления главы государства: в письме от 5 флореаля 11 года (24.04.1803) префект департамента Луары предлагал мэру Орлеана переписать вводную часть своего будущего выступления на празднике, сделав упор на его особом значении для всей нации, каковым обладало и само снятие английской осады [2635]. Однако их главной целью, как представляется, было удержать организацию торжеств в собственных руках и не допустить возвращения в их проведение былой религиозной составляющей. Борьба между светскими и церковными властями Орлеана за право организовывать «праздник Девы», стала, таким образом, главной темой всех посвященных ему документов, начиная с 1803 г. и заканчивая серединой XIX в.

Следует при этом отметить, что главным инициатором восстановления праздника 8 мая в 1803 г. выступал Этьен-Александр Бернье, епископ Орлеанский (1762–1806), назначенный на должность самим Наполеоном. Участник восстания шуанов 1794–1800 гг., и после него не отказавшийся от своих роялистских убеждений, Бернье, тем не менее, оказался человеком, близким первому консулу прежде всего по своим религиозным убеждениям, выступая за политику умиротворения во французском обществе [2636]. Именно с этих позиций епископ Орлеанский оценивал фигуру Жанны д’Арк и ее роль в истории страны: для него Дева являлась в первую очередь символом национальной (как политической, так и религиозной) стабильности [2637].

Получив поддержку от Наполеона и министра культов Порталиса [2638], Бернье лично занялся подготовкой к празднованию дня 8 мая в Орлеане. Согласно его «Пастырскому посланию», опубликованному 28 апреля 1803 г., торжества должны были прежде всего помочь местным жителям забыть ужасы Революции и отдать должное первому консулу Франции, «восстановившему [почитание] религии» ( la Religion, rétablie par ses soins ) [2639]. Кратко коснувшись основных вех Столетней войны [2640], епископ Орлеанский заявлял, что «религиозный праздник, учрежденный в этом городе в память о его освобождении Жанной д’Арк» отныне вновь будет отмечаться [2641], и подробным образом описывал программу торжеств, разработанную префектом «в согласии» с самим Бернье.