Руслан Скрынников - Дуэль Пушкина

Однако 28 июня 1834 г. Пушкин со смирением повинился перед Натальей: «Были деньги… — и проиграл их. Но что делать? я так был желчен… Всё Тот виноват, но Бог с ним» [611]. Какие деньги были у Пушкина? Он только что получил крупный заём от казны — 20 000 рублей. 19 июня Пушкин ещё имел деньги и выслал 1000 рублей Нащокину в счёт долга [612]. А 28 июня он уведомил жену о том, что проиграл все деньги.

Пушкин не случайно упомянул в письме «Того» (Николая I). Дело в том, что 25 июня он подал прошение об отставке и в состоянии глубокого эмоционального смятения ждал ответа от императора. Напряжение было слишком велико. Предчувствие больших неприятностей не давало покоя [613]. «Желчь» разыгралась, и поэт оказался за карточным столом. Крупная игра завершилась катастрофой.

В 1834 г. Пушкин, помимо жалованья и литературных заработков, получил заём из казны в 20 000 рублей. Уповая на счастливую карту, поэт делал крупные ставки. К середине 1835 г. он, по собственному признанию, был обременён «долгом чести» в 30 000 руб. [614]Эта сумма учитывала старые карточные долги (векселя на 10 000—15 000 руб.) и новые (15 000—20 000). Сумма проигрыша была много большей. До того как играть под векселя, Пушкин проиграл всю наличность.

Июньский проигрыш был одним из самых крупных в жизни поэта. Он положил начало финансовому краху, подорвавшему материальное благополучие семьи.

Поэт пытался спасти положение с помощью чрезвычайных мер. Согласно помете Пушкина на письме Соболевского, «19 июля 1834 заложено на 37 лет 74 души (за удержанием долгу) выдано 13,242 р. Платить процент 900 руб.» [615]

Если бы поэт не истратил казённую ссуду в 20 000 руб., ему не пришлось бы жертвовать наследственным родовым имением. Заклад кистенёвских мужиков позволил поправить дела, но ненадолго.

Весной 1835 г. Пушкин убедился в том, что без нового казённого займа ему не обойтись. Вновь главная проблема заключалась в том, чтобы, взяв деньги из казны, сохранить положение независимого литератора. Задача оказалась сложной, и поэт избрал замысловатый ход.

В апреле 1835 г. Пушкин решил основать газету с тем, чтобы увеличить свои литературные доходы до 40 000 рублей ежегодно. Царь отказал ему, и тогда поэт написал, что теперь он видит себя «вынужденным прибегнуть к щедротам государя, который теперь является моей единственной надеждой» [616]. По мысли Пушкина, казна должна была как бы компенсировать ему утрату верного дохода от издания газеты, а именно, предоставить ему заём в 100 000 рублей единовременно. Поэт подкреплял свою просьбу ссылкой на то, что он решил на много лет отказаться от положенного ему жалованья. Заём Пушкин предлагал рассматривать как основной капитал, ежегодные проценты с которого равны были его годовому жалованью. Заём он предполагал погасить в течение 10 лет. Трезво оценивая возможности литературного заработка, Пушкин не предлагал более платить проценты на взятую сумму [617]. Требуемая сумма должна была покрыть долги поэта (60 000) и обеспечить семью на полтора-два года. Идея единовременного колоссального займа из казны пришла в голову поэту, возможно, после получения им письма от некоего Дурова в апреле-мае 1835 г. [618]

Брат героини Отечественной войны кавалерист-девицы Дуровой, Василий Дуров был одержим навязчивой идеей заполучить 100 000 рублей. Он поражал Пушкина цинизмом и фантастическими проектами раздобывания денег [619]. Один из проектов состоял в получении денег из казны. В заметке «О Дурове» Пушкин коснулся его проекта и поставил автору один-единственный вопрос: «Как! безо всякого права?»

Мир воображаемый и мир действительный на какое-то мгновение слились воедино. Находясь во власти миража, поэт закончил письмо к Бенкендорфу, обсуждая с разных сторон вопрос о собственном праве (или отсутствии такового) на заём из казны: «Я сделал это (обратился за 125 000 в казну. — Р.С. ) для очистки совести, дабы не упрекать себя, что я пренебрёг [каким-либо] способом, [который был в моей власти], который вывел бы меня из затруднения и обеспечил бы моё состояние…» Далее поэт приводил доказательства того, что назначенные ему 5000 рублей, составляющие ежегодные процентные поступления с капитала в 125 тысяч, являются слабой помощью в городе, где он тратит около 25 000 в год.

Заметка «О Дурове» стала надгробием для проекта, лишённого почвы. Незадачливому прожектёру Дурову поэт посвятил слова: «…нельзя было придумать несообразности и нелепости, о которых бы Дуров уже не подумал» [620]. Вежливое письмо Дурову от 16 июня 1835 г. поэт завершил иронической фразой: «Жалею, что изо 100 000 способов достать 100 000 рублей ни один ещё вами с успехом, кажется, не употреблён. Но деньги — дело наживное. Главное, были бы мы живы» [621]. В этом нечаянном «мы» и тривиальной концовке слышалась насмешка Пушкина над самим собой.

Черновик письма Бенкендорфу с проектом займа не был перебелён и не попал в III Отделение.

Столичная жизнь требовала затрат, которые превосходили доходы поэта, и ему постоянно приходилось думать о способах раздобыть деньги.

В 1835 г. поэт, оказавшись в безвыходном финансовом положении, вернулся к планам издания газеты. Он не скрывал отвращения к профессии журналиста, но не видел иного для себя выхода. «Газета, — писал он, — предприятие чисто торговое — сразу дала бы мне способ получить от 30 до 40 тысяч дохода» [622]. Весной 1835 г. Пушкин писал, адресуясь к Бенкендорфу: «…я хотел бы быть издателем газеты, во всём сходной с „Северной Пчелой“» [623]. Письмо не было отправлено главе III Отделения. Но 16 апреля 1835 г. проситель имел личное свидание с Бенкендорфом. Царь отклонил ходатайство Пушкина. «Теперь, когда проект мой не получил одобрения Его Величества, — писал Пушкин по этому поводу, — я признаюсь, что с меня снято тяжёлое бремя» [624].

Потерпев неудачу с газетой — городским «торговым» предприятием, Пушкин стал думать о переезде на несколько лет в деревню. Такой переезд избавил бы семью от расходов, связанных с жизнью в столице, позволил бы упорядочить дела в имении, а главное, создать условия для литературного труда.

В мае 1835 г. поэт писал мужу своей сестры Павлищеву: «У меня у самого семейство и дела мои не в хорошем состоянии. Думаю оставить Петербург и ехать в деревню, если только этим не навлеку на себя неудовольствия» [625].

Время надежд минуло. Пушкин мог произнести вслед за персонажем «Скупого рыцаря»:

В 1831—1832 гг. поэт согласился принять должность придворного историографа. До той поры поэзия всецело поглощала его помыслы и чувства. Теперь ему предстояло заняться историческими изысканиями в духе Карамзина.

Сочинения Карамзина оставались образцом в глазах русского правительства. К тридцати семи годам Карамзин достиг больших успехов на литературном поприще. Но на пороге наполеоновских войн писатель принял решение, круто переменившее весь ход его жизни. Он взялся за составление «Истории государства Российского». На протяжении 1816—1824 гг. Карамзин опубликовал 11 томов Истории. Они были раскуплены мгновенно и немедленно переизданы. Образованное общество обратилось к истории, чтобы глубже понять и объяснить то, что произошло на его глазах. Прошлое воспринималось сквозь призму настоящего. Настоящим же была победа в войне с Наполеоном. Великие испытания пробудили в обществе патриотические настроения. «История государства Российского» открыла для русских читателей историю Отечества. «Древняя Россия, — напишет позднее Пушкин, — казалось, найдена Карамзиным, как Америка — Коломбом. Несколько времени ни о чём ином не говорили». В отличие от Карамзина, Пушкин уже не мог выступить в роли открывателя российской истории.