Наталья Пушкарева - Бытовое насилие в истории российской повседневности (XI-XXI вв.)
- Название:Бытовое насилие в истории российской повседневности (XI-XXI вв.)
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:2012
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Наталья Пушкарева - Бытовое насилие в истории российской повседневности (XI-XXI вв.) краткое содержание
Издание предназначено для специалистов в области социальных и гуманитарных наук и людей, изучающих эту проблему.
Бытовое насилие в истории российской повседневности (XI-XXI вв.) - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Начав с изучения дел в Европе, историки не ограничились анализом только европейских случаев и обратились к изучению проблемы инфантицида в других крупных культурных регионах. В результате этого появились работы, посвященные инфантициду в исламском мире, [393]Америке, [394]
Южной Африке [395]и Японии. [396]Особое внимание было уделено Китаю [397]и Индии, [398]где народные формы контроля над рождаемостью традиционно были связаны с истреблением девочек, а в современный период правительства обеих стран в отличие от остальных государств вынуждены были поддержать меры по ограничению рождаемости.
История инфантицида в России все еще нс написана, но первые шаги уже сделаны. Первыми проявили к ней интерес западные историки. В 1988 г. Д. Рэнсел опубликовал работу об истории брошенных детей, в которой на примере московского и петербургского приютов показал, какие масштабы в центральных областях России во второй половине XVIII в. приобрела практика оставления незаконнорожденных детей. Приюты функционировали как особые пункты обмена между образованным обществом и российской деревней. Их цель состояла в том, чтобы сохранить жизнь обреченным детям, и, кроме того, они выступали особыми социальными лабораториями по воспитанию будущих ремесленников и мастеровых. [399]Поскольку приютов для подкидышей в России поначалу было немного, то число обреченных на смерть брошенных детей по всей сельской России еще долгое время оставалось весьма значительным.
В 1989 г. И. Левин в своей книге о сексуальности в России, Сербии и Болгарии затронула проблему инфантицида с другой стороны. Она показала, что с момента принятия православного христианства в славянских странах и вплоть до конца XVII в. инфантицид был следствием повышенной озабоченности со стороны церкви и простого народа феноменом внебрачных половых связей, а жизнь младенцев, рожденных вне брака, была ценой для спасения женской репутации. [400]Этот вывод, сделанный Левин для российской истории X-XVII вв., применим и в более широкой исторической перспективе. Так, по мнению Ф. фон Зааля, греческая, римская и христианская культуры традиционно были более озабочены предотвращением добрачного и внебрачного секса, нежели заботой о благополучии детей. [401]
В 1992 г. Л. Энгсльштсйн в работе о сексуальности в России на рубеже XIX—XX вв. показала, что некоторое ослабление традиционного социального и церковного контроля над женской сексуальностью в тот период привело к усилению полицейского и медицинского внимания к этой сфере. Одним из важных последствий такой криминализации и медикализации женской сексуальности стал рост числа фиксируемых женских преступлений, главным из которых было детоубийство. [402]
Идеи о существовании традиционно жесткого социального контроля над частной и сексуальной жизнью русских женщин в X-XIX вв. в 1990-е гг. стали обсуждаться и в российской исторической науке. Н. Л. Пушкарева в целом ряде своих выводов оказалась солидарна с Левин и Энгелынтсйн, показывая, кроме того, что степени женской сексуальной свободы в России варьировались как относительно различных социальных групп, к которым принадлежали женщины, так и относительно различных исторических периодов. Последнее, очевидно, может быть важным для построения реалистической реконструкции истории инфантицида в России в дореволюционный период. [403]
В 2000 г. Б. Н. Миронов опубликовал первое масштабное исследование по социальной истории России XVIII — начала XX в., в котором первым из российских историков затронул вопрос о детоубийстве в царской России. Миронов справедливо связал его с вопросом о «демографическом менталитете православного населения» и пришел к выводу, что детоубийство было сравнительно редким явлением в России, лишь во второй половине XIX в. число таких преступлений несколько возросло. Кроме того, он заключил, что главными жертвами инфантицида в России были внебрачные дети и отчасти безнадежные калеки, при этом во многих случаях отцы крестьянских семейств даже приветствовали рождение внебрачных детей. Наконец, но мысли Миронова, общая детская смертность в деревенской России была столь велика, что это становилось причиной равнодушного (в духе Ф. Лрьсса) [404]отношения крестьян к их детям и господства фатализма в народном сознании. Инфантицид, с этой точки зрения, был лишь частью общей картины хрупкости детской жизни в дореволюционном российском обществе. [405]
В последующие годы появились первые самостоятельные исследования по истории инфантицида в Российской империи. [406]Тема фрагментарно развивается и другими авторами, обсуждающими родственные сюжеты, например вопрос о судьбах внебрачных детей. [407]Затрагивается она и в некоторых исследованиях по крестьянской истории, [408]хотя сами исследователи порой не рискуют отступить от господствующих медико- психологических интерпретаций, несмотря на то, что ведут разговор от имени исторического знания. [409]
Можно упомянуть и о том, что наряду с перечисленными выше дискурсивными линиями интерпретации инфантицида осуществляются еще с двух сторон. Во-первых, продолжает разворачиваться церковный дискурс, в рамках которого детоубийство трактуется как «грех» или «преступление перед Богом». Во-вторых, наличествует дискурс журналистики и вообще современных медиа, а инфантицид рассматривается как ненормальное для современного общества явление или «скандал». Если взять пример российской журналистики, то периодические сообщения о случаях детоубийства не выходят за границы простого обличения лиц, совершивших его, и крайне редко поднимаются до уровня более значительных выводов.
Таким образом, феномен детоубийства имеет статус социальной проблемы, тогда как сама проблема презснтируется с помощью различных дискурсивных конструкций. В общественном сознании она предстает как «грех» или «скандал», а также как «убийство новорожденного матерью», ставшее следствием ее «психического расстройства». Достаточно обратиться к имеющимся в Интернете откликам, чтобы убедиться, что данные интерпретации инфантицида являются господствующими. Иногда они дополняются трактовками, которые предоставляют биология и этнография. Исторические интерпретации проблемы инфантицида по-прежнему остаются уделом специалистов, но при этом дают прекрасную возможность увидеть ситуацию в целом.
Схожая ситуация имела место и в царской России во второй половине XIX в., когда проблему инфантицида впервые стала обсуждать образованная общественность. С этого момента старая церковная идея греховности детоубийства была дополнена более новыми юридическими и медицинскими трактовками, а, кроме того, сообщениями журналистов. Рассмотрим теперь, как происходило в тот период обсуждение этой проблемы и кто принял участие в дискуссиях.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: