Жак Ле Гофф - Людовик IX Святой

В данном случае тоже нет никакой гарантии аутентичности анекдота, ибо по большей части жанр примера зависит то от «говорят», несущего с собой правду или ложь, то от чистого вымысла. Но незатейливая история служит прекрасной иллюстрацией того, о чем можно лишь догадываться по другим источникам, — в Людовике Святом идет борьба между жестокостью и милосердием, борьба, непосредственно связанная с королевской идеологией «Зерцал государей», в которых превозносится равновесие этих двух позиций, благодаря чему, вероятно, окружение Людовика Святого и общественное мнение разделились на два лагеря — всепрощения и применения строгих мер. Данный пример вполне мог исходить от антипримиренческого лагеря. Пылкий темперамент короля подавлялся, милосердие было результатом его усилий привести в действие упрощенное христианское вероучение, в основе своей являвшееся спиритуальностью нищенствующих орденов, что не мешало им с помощью Инквизиции превращаться в безжалостных судей. Этот пример является иллюстрацией того, что бывали случаи, когда король не соблюдал букву церковных предписаний, — они не были незыблемыми для Людовика Святого. Ритуальное табу можно было нарушить, окажись для того весомая нравственная причина. Смертный приговор можно было запросто привести в исполнение в Страстную пятницу, как можно было, нарушив пятничный пост, задать пир для Генриха III

Два других примера служат иллюстрацией того, как основные идеологические течения XIII века брали на вооружение события жизни короля и представляли их весьма правдоподобно. В первом из них Людовик Святой выступает как светское лицо в религиозном диспуте: [605]

Один ученый клирик читал проповедь королю Людовику, и случилось ему произнести такие слова: «Когда пришло время Страстей, все апостолы оставили Христа, и вера угасла в сердце их. Только Дева Мария сохранила ее со дня Страстей до Воскресения; в память об этом на Страстной неделе во время заутрени один за другим тушат все светильники, оставляя лишь одну свечу, от которой потом все их снова зажигают на Пасху». При этих словах другой клирик, более высокого ранга, поднялся, чтобы поправить говорившего: «Прошу вас не утверждать, что так написано; ведь апостолы покинули Иисуса Христа телом, а не духом». Несчастный проповедник уже готов был взять свои слова обратно, как в свою очередь поднялся король и вступил в спор: «Высказанное положение ничуть не ложно, у Отцов Церкви именно так и написано. Принесите книгу святого Августина». Спешно принесли книгу, и, к посрамлению злосчастного спорщика, король показал желающим текст «Комментария к Евангелию от святого Иоанна», составленный великим ученым, где были такие слова: « Fugerunt, relicto ео corde et corpore (Они бежали, покинув его духом и телом)» [606].

Даже при первом прочтении этот рассказ позволяет оценить и то, как охотно вмешивался Людовик Святой в дела веры, и прекрасное знание им Писания и патристики. Соблюдая разделение компетенций и функций между клириками и мирянами, Людовик Святой, ничуть не сомневаясь, вторгся в религиозную сферу, насколько это было позволено мирянину (правда, занимающему особое положение, но все равно мирянину). В XIII веке проповедь отрывается от литургии, благодаря чему король посмел перебить священника. Не гарантируя аутентичности, этот анекдот в то же время весьма правдоподобен. Пример служит главным образом тому, чтобы обратить внимание на отличное знание королем патристики.

Второй пример похоже, имеет итальянские корни [607].

Однажды король Людовик обратился к брату Бонавентуре с таким вопросом: «Что следовало бы предпочесть человеку, будь у него выбор: вообще не существовать или существовать, дабы быть осужденным на вечные мучения?» Бонавентура ответил: «Монсеньер, такой вопрос предполагает два момента: с одной стороны, вечное оскорбление Бога, без чего Высший судия не подвергнет вечной каре, а с другой, — бесконечное страдание. Поскольку никто не согласился бы жить в вечной вражде с Богом, то, полагаю, лучше было бы вообще не существовать». Тогда этот благочестивейший ревнитель божественного величия и христианнейший государь добавил, обратившись к присутствующим: «Я присоединяюсь к решению моего брата Бонавентуры и уверяю вас, что мне в тысячу раз больше хотелось бы обратиться в ничто, чем вечно жить в этом мире, пусть даже обладая королевским могуществом, но оскорбляя при этом моего Творца».

Анекдот, возникший в недрах францисканского ордена и имеющий целью прежде всего сделать акцент на влияние святого Бонавентуры, способствует проникновению в глубь идей и поведения Людовика Святого, известных нам по более достоверным свидетельствам. Он демонстрирует то почтение, с каким относятся к королю братья нищенствующих орденов, а конкретнее — то влияние, которое как теолог (термин «решение» свидетельствует об авторитете университетского магистра) и, главное, как проповедник оказывает на него Бонавентура. Прославленный францисканец, один из великих богословов Парижского университета, избранный в 1256 году генералом своего ордена, не раз читал проповеди Людовику и королевской семье. А по сути, в анекдоте в очередной раз звучат, как об этом свидетельствует Жуанвиль, неоднократно произносимые Людовиком Святым слова, что лучше смерть, чем жизнь в смертном грехе.

Наконец, я располагаю двумя примерами , взятыми из одного сборника, который несколько выходит за очерченные мною в данном случае хронологические рамки. Эта компиляция некоего доминиканца входит в собрание трактатов, предназначенных для проповедников и объединенных в одной рукописи, выполненной в Болонье в 1326 году [608].

Первый, 59-й пример сборника, озаглавлен: «О необдуманной клятве» ( De iuramento improviso ).

Во времена блаженного Людовика, короля Франции, один высокий епископ приехал из Германии в Париж с визитом к королю. Он прибыл в сопровождении двух молодых людей, сыновей его брата. Однажды епископ был занят делами, и юноши, охотясь на птиц, попали в сад знатного вельможи. Увидев их из своего дворца, он спросил, кто они, и так как никто их не знал, то приказал повесить их на деревьях. Епископ обо всем поведал королю. Король, приняв сторону епископа, не мог сдержать гнева и поклялся на святом Евангелии повесить вельможу. Он изложил суть дела на своем совете, и почти все стали отговаривать его от исполнения клятвы, убеждая в том, что это приведет к великой распре в королевстве. Король созвал множество ученых монахов и спросил их, может ли он пренебречь своей клятвой. Они ответили, что это было бы только во благо всему королевству, ссылаясь на то, что Ирод не сдержал клятвы обезглавить (святого) Иоанна (Крестителя), ибо требование юной (Саломеи) было неразумным и несправедливым. Так и король, хотя епископ по праву требовал возмездия за смерть своих племянников, не сдержал клятву, которую дал не подумав, ибо это сулило великие беды королевству. И хотя он не мог на деле осуществить свое намерение, то повелел выполнить клятву формально. Король приказал посадить вельможу нагишом в мешок и повесить на несколько часов на виселицу, а когда того сняли, то велел ему уплатить штраф флоринами, вес которых был равен весу самого вельможи. Но чтобы не думали, что им владела алчность, он поделил эти деньги на три части и одну дал проповедникам (доминиканцам), и мы построили дормиторий и трапезную, а две другие — миноритам (францисканцам) и монахам Сен-Жермен (де-Пре), которые построили церкви [609].