Мира Радоевич - Сербия в Великой войне 1914 – 1918 гг

Вопреки этим заявлениям, бывший посланник Германии в Лондоне принц Лихновский категорически утверждал: «С нашей стороны ничего, абсолютно ничего не было сделано для того, чтобы сохранить мир… из-за нашей жесткой позиции, позиции графа Берхтольда Россия перестала нам доверять и объявила мобилизацию. Сторонники войны победили… Такую политику можно понять лишь при том условии, что нашей целью была война, и ни в коем ином случае» [185]. Более того, принц Лихновский поведение Германии во время Июльского кризиса считал составной частью и ожидаемым следствием ее ошибочной политики по отношению к великим державам, балканским странам и Австро-Венгрии. Виновной за войну Лихновский считал Германию, помимо прочего, из-за того, что она поддерживала Габсбургскую монархию в намерении напасть на Сербию, «хотя все мы знали, что в этом у Германии нет интереса, и что существует опасность мировой войны». «В период с 23 по 30 июля 1914 года, — писал он, — когда Сазонов решительно заявил, что не может потерпеть нападения на Сербию, мы отвергли предложение британцев о посредничестве, несмотря на то, что Сербия под давлением России и Британии приняла ультиматум почти полностью и легко можно было достичь согласия по двум спорным вопросам, а граф Берхтольд изъявил готовность сменить курс, мы послали в Санкт-Петербург ультиматум лишь в связи с российской мобилизацией, хотя нападения на Австро-Венгрию не было, а 31 июля мы объявили войну России, хотя царь дал слово, что не позволит ни одному человеку вступить в войну, пока идут переговоры. Поэтому мы намеренно уничтожили всякую возможность мирного решения. В свете этих неоспоримых фактов не удивительно, что весь цивилизованный мир вне Германии на наши плечи взваливает всю ответственность за развязывание мировой войны» [186].

В дискуссиях по вопросу ответственности за войну, которые возникли уже в самом начале ее, участвовали многие современники, причем все те, кто представлял сторону Антанты, сходились во мнении, что Сараевское покушение стало лишь поводом, а причины были намного сложнее. «Мировая война началась на Балканах, — подчеркивал Чарльз Bопицка, — однако настоящие корни ее следует искать в намерениях безоглядных автократов, жестокие амбиции которых не считались ни со справедливостью, ни с ограничениями. Тех, кто считал, что покорение свободных народов — лишь первый шаг в «игре» за достижение экономического и политического превосходства и, в конце концов, установление доминации в мире. Сербы оказались только «бойком» в спусковом механизме, и их следовало без сожаления устранить как первую преграду на пути завоевания мира» [187].

По словам британского премьера Ллойд Джорджа, «Россия вступила в войну, приняв на себя все ужасы войны. Чтобы верная своей традиционной политике покровительства меньшим родственным ей народам — защитить Сербию от заговора, подготовленного с целью лишить ее независимости. Эта святая жертва втянула в войну не только Россию, но и Францию». Не затрагивая вопрос о вызванных амбициями Германии добиться мирового могущества стратегических угрозах для Великобритании и Франции, вступление их в войну Ллойд Джордж объяснял благородными побуждениями. Ведь «Франция, верно соблюдая условия своего договора с Россией, присоединилась к своему Союзнику в распре, которая не касалась ее непосредственно. Ее рыцарское отношение к договорным обязанностям вызвало дерзкое вторжение в Бельгию, а договорные обязанности Великобритании по отношению к этому небольшому государству толкнули и нас в войну» [188].

Получив 28 июля 1914 года ноту с объявлением войны, сербское правительство собралось на свое историческое, первое военное, заседание. По природе сдержанный и не склонный к горячим речам, Никола Пашич в этой ситуации сказал: «Мы не хотели войны, потому что слишком утомлены и измотаны двумя прошлыми войнами, 1912 и 1913 годов. Однако мы вынуждены навязанную войну принять для зашиты чести народа и суверенитета государства. И отдельный человек, когда на него кто-та нападет, даже более сильный, должен защищаться и сражаться, если имеет хоть сколько-то чести и гордости. Впрочем, мы надеемся, что вся Европа нас все-таки не оставит на милость и немилость Австро-Венгрии. Но будь что будет, мы, даже оставшись и одиночестве, будем защищаться до последней капли крови». Зная, что из-за интересов великих держав Сербия не останется одинокой в конфликте, на упорные вопросы министров о том, какие государства определенно будут в состоянии войны, он все же ответил кратко: «мы и Австрия» [189]. В войне, которая тогда началась, противником Сербия имела государство с 51 миллионом населения, способное мобилизовать 6 миллионов военнослужащих. А сама она в то время имела около 4 550 000 населения.

Несмотря на огромные несоразмерности масштабов численности населения и сил, регент Александр в своем первом военном воззвании, выразив сожаление, что Габсбургская монархия решила начать войну, призвал соотечественников сплотиться «под сербским трехцветным знаменем» и всеми силами защищать «сербский очаг и сербское племя» [190]. Подобным же образом выступил и черногорский властитель Никола Петрович. В воззвании от 6 августа 1914 года он осудил Австро-Венгрию за намерение «уничтожить» югославян и «затоптать» Сербию и Черногорию, призывая все сербство следовать традиции предков и противостоять агрессору [191]. Так, уже первые военные манифесты свидетельствовали о двух тенденциях: о стремлении Вены осуществить прорыв на Балканы и о готовности Сербии и Черногории безоговорочно защищать свою независимость.

И Вена, и Берлин учитывали, что война не ограничится территорией Балкан. «Мы осознавали, — подчеркнул германский канцлер в речи перед Рейхстагом всего через несколько дней после объявления Австро-Венгрией войны Сербии и включения в нее других государств, — что какие бы то ни было военные действия против Сербии вызовут непосредственное вмешательство России, а также то, что и нас, в соответствии с нашими обязательствами, втянут в войну» [192].

Война, объявленная прежде всего Сербии, ставила на испытание заключенные в предшествовавшие десятилетия союзы и тайные соглашения, которые подписывались великими европейскими державами. Противоречивые интересы государств, как входящих в Тройственный союз, так и связанных Тройственным соглашением (Антанта) испытывались совместимостью действий и имели множество неизвестных. Германия, например, не рассчитывала на лояльность Италии, тогда как Австро-Венгрия, столкнувшись с итальянскими притязаниями на значительную часть ее территории, имела планы нападения на свою адриатическую соседку.