Мира Радоевич - Сербия в Великой войне 1914 – 1918 гг

В то время как лихорадочно велся поиск способа обеспечить защиту жизненных интересов Великобритании, у высоких британских чиновников не возникало сомнений в том, что ультиматум изменил природу всего спора и что уже «дела не в Сербии», а в «столкновении между Германией, которая стремилась установить свою политическую диктатуру в Европе, и силами, которые хотели этому помешать». По этой причине Лондон не был готов принять внушаемые через германского посла Лихновского идеи относительно ограниченной «локальной войны» между Австро-Венгрией и Сербией. Чиновники Министерства иностранных дел не верили в возможность контроля над такой войной, тем более что понимали: согласие с пунктом 5 ультиматума означает «конец Сербии как независимого государства». В кратком сроке, который был предоставлен для ответа, они видели намерение не позволить великим державам посредничества в деле сохранения мира. Из-за всего этого Лондон не принял четкого решения относительно шагов, которые следует предпринять, если Австро-Венгрия, не приняв ответа Сербии, решит начать войну [176].

Хотя британское министерство иностранных дел советовало сербскому правительству ответить «примирительно и в сдержанном духе», было ясно, что к обвинениям она должна относиться в соответствии с собственными интересами. Лондон, без сомнения. должен был удовлетвориться ответам, который на ультиматум дала Сербия, но никак не позицией Вены и крахом намерений на основании этого ответа провести переговоры. Опыт британской дипломатии подсказывал, что события будут развиваться как по цепной реакции, с больший скоростью, без возможности подлежать контролю. Вести, приходившие с Балкан, были для Лондона «очень плохи». Эдвард Грей опасался европейской войны и старался убедить Россию, чтобы она прекратила мобилизацию и таким образом в последний момент избежала столкновения с Австро-Венгрией и Германией. Его подчиненные предвидели, что Россия не может хладнокровно наблюдать за нападением Австро-Венгрии на Сербию. А великим державам оставаться в стороне, пока Австро-Венгрия «не задушит Сербию», он считал «преступным делом» [177].

Когда «Июльский кризис» достиг пика, Великобритания вела себя сдержанно. Ее нерешительность была обусловлено стремлением не позволить кризису расширяться. А должная реакция последовала только тогда, когда Германия нарушила нейтралитет Бельгии. У Великобритании не было конкретных интересов в Сербии, и ее общественное мнение никогда бы не согласилось на то чтобы вступить в войну из-за этой балканской страны. А отказ от нейтралитета был следствием ее стремления сохранить собственные жизненные интересы.

Через месяц после покушения в Сараево, 28 июля 1914 года, Австро-Венгрия объявила Сербии войну [178]. В открытой телеграмме, посредством которой это было сделано, указывалось, что Габсбургская монархия не удовлетворенная данным ответам «вынуждена опереться на силу оружия ради сохранения своих прав и интересов». Таким образом закончилось многолетнее напряженное состояние отношений Австро-Венгрии и Сербии.

Уже на следующий день, было обнародовано военное воззвание Франца Иосифа, в котором указывалось, что «козни» Сербии стали причиной, вынудившей Габсбургскую монархию военными средствами защищать свою честь и статус великой державы. «Ненависть», стремление насильственным путем добиться «отторжения» неотъемлемых частей Монархии, «тайные дела», которые нарушали существующий порядок на юго-востоке Австро-Венгрии, определялись как «неслыханные вызовы Сербии» и причина объявления войны. Пропаганда, сопровождавшая воззвание, осуществлялась в ключе лозунга: «Сербия должна издохнуть». За этим явно стояла и Германия, помогавшая поскорее Сербию «убрать с Балкан как политический фактор». До 28 июля 1914 года такую позицию занимали и самые сдержанные политики — такие, как министр Тиса, давший императору совет: «Даже малейшее промедление или нерешительность могут серьезно снизить оценки энергии Монархии, способности ее к действиям, повлиять на поведение наших друзей и наших противников, а также и на неопределившиеся элементы имели бы пагубное воздействие» [179].

Первой жертвой войны, которую избрала Вена, стала правда. Австро-Венгрия в ноту, посредством которой объявила Сербии войну, внесла очень много неправды, дабы Моравское Королевство как можно быстрее обвинить. Наибольшую тяжесть имела обвинение в том, что Сербия стоит за покушением в Сараево, хотя убедительных доказательств, которые бы ото утверждение аргументировали, не было [180]. Но подстрекаемые продолжительной военной пропагандой массы граждан Габсбургской монархии за войну «голосовали ногами» — как это позднее метафорически обозначено была историками, с воодушевлением в большой численности маршем направляясь в сторону Сербии [181].

В тот же день, когда Австро-Венгрия объявила войну Сербии, начальник ее Генштаба генерал Конрад фон Хётцендорф открыто назвал истинные причины и цели нападения: «С учетом политической точки зрения , исключительно опасно позволять, чтобы Королевство Сербия продолжило существовать вне Монархии, а при этом граничило с югославянскими областями Монархии; оно облекается в славу национального героизма и национального прогресса, таким образом становясь привлекательным для югoславян из Монархии и союзником для всех врагов Монархии… С учетом военной точки зрения , ясно, какую опасность представляет армия численностью 500 000 человек, ведомых единым национальным духом — армия, постоянно готовая напасть c юга на Монархию… С учетом экономической точки зрения , Сербия для Монархии, не имеющей колоний, вялятся важным рынком, и Монархия вынуждена была согласиться, чтобы, вытеснив ее, здесь заняли свои позиции Германия, Италия и Франция; возместить этот экономический ущерб можно только лишь включением Сербии в Монархию; не следует также упускать из вида то, что Сербия исключительно богата и весьма пригодна для экономического развития, так что не следует допускать, чтобы другие государства использовали ее богатства, соответственно, присоединение Сербии имеет для Монархии не только большую важность, но является именно условием ее существования» [182].

Между тем, наряду с Австро-Венгрией, Германия старалась также с первых дней войны вину за ее развязывание возложить на Сербию и на государства, которые бы оказали ей поддержку, Хотя момент для начала столкновения она оценивала как благоприятный, считая, что Россия воевать все еще не готова, а Великобритания не имеет интереса вмешиваться из-за какой-то балканской страны [183], император Вильгельм II 28 июля 1914 гада направил телеграмму Николаю II, внушая, что тот может предотвратить «беду, которая сейчас грозит всему цивилизованному миру». Доказательством якобы мирных устремлений Германии должно было послужить и заявление канцлера Бетмана Гольвега, сделанное им 4 августа 1914 года: «Даже если все наши усилия… напрасны, даже если нам насильно вкладывают меч в руки, мы пойдем на поле боя с чистой совестью, осознавая, что не хотели войны». В то время, когда канцлер произносил эти слова, германские войска уже нарушили суверенитет Бельгии и Люксембурга, что стало поводом для вступления в войну Великобритании [184].