Мира Радоевич - Сербия в Великой войне 1914 – 1918 гг

Большие военные усилия и жертвы сербских войск в последние месяцы 1916 повлияли на принятое в январе 1917 года союзническим командованием решение, что для них следует укоротить линию фронта. Они концентрировались на горном и очень ответственном участке франта между рекой Црна и селом Нонте на rope Кожуф. Одновременно производилась и реорганизация — количество армий была сведено к двум. Первую армию составляли Моравская, Дринская и Дунайская дивизии, а в состав Второй вошли Шумадийская, Тимокская и Вардарская дивизии. В качестве самостоятельного военного соединения осталась Кавалерийская дивизия.

В планах, которые намеревался реализовать, генерал Саррайль рассчитывал на наступательные действия войск в области реки Црна и горы Ветерник. Планировалось, что в операциях будут участвовать Вторая армия под командованием воеводы Степы Степановича и Первая армия под командованием воеводы Живоина Мишича. Ставилась цель взять Добро Поле перерезать коммуникации врага на линии Градско — Прилеп, захватить вершины Ветерник и Козьяк и выйти к Вардару. Все весеннее наступление имела целью оказать поддержку союзническим операциям российских и румынских войск на Восточном фронте. Как оказалось, союзнические части на этом фронте были не в состоянии одновременно перейти в наступление на позиции, удерживаемые болгарами и немцами, так что весенние наступательные операции, которые планировал генерал Саррайль, потеряли стратегический смысл. По этим причинам названные планы и не были реализованы. Наступление, которое сербская армия начала с атаки на Добро Поле, прекратилось прежде, чем можно было увидеть его результаты. Французские, российские и итальянские части на фронте под Солунью активности не проявили, так что наступление сербских частей было сведено к символическим действиям. По решению союзнических правительств, все усилия должны быть направлены на то, чтобы свергнуть прогерманское правительство Греции. Осознавая, что речь идет о политических, а не о военных делах Верховное командование сербских войск не желало в этом участвовать, вследствие чего было отклонено требование генерала Саррайля предоставить ему в распоряжение одну сербскую дивизию [401].

В начале августа 1917 года на конференции в Лондоне союзники пришли к согласию, что Солунский фронт является театром военных действий, который в общих операциях Антанты имеет важную роль. В соответствии с этим генералу Саррайлю было поручено начать наступательные действия, целью которых было ослабление натиска сил Центральных держав на российско-румынском франте. Между тем, обнаружилось, что после неудач весеннего наступления у союзнических военачальников на Солунском фронте нет особого желания вести наступательные операции. Во французских частях проявлялись открытые бунты, а российский контингент вынужден был выйти из действий. Некоторый упадок духа наблюдался и в сербской армии, что обусловливалось длительной пассивностью и удаленностью от родины. По мнению членов Верховного командования, общее настроение воинского состава было все-таки удовлетворительным. Однако следовало создавать условия для успешных действий, чтобы восстановить волю и энергию, которые с течением времени отчасти ослабли. Некоторые наступательные действия, обусловленные необходимостью более активного взаимодействия с итальянскими частями в Албании, велись только на участке фронта у Охрида и Корчи. Поскольку генерал Саррайль не смог оправдать надежд союзнического командования — сохранить «целостность фронта» у Солуни, он утратил поддержку французского правительства и был отстранен от обязанностей в декабре 1917 года.

Правительство Сербии внимательно следило за событиями, которые происходили в первой половине 1917 года, а его реакции на гражданскую революцию в России и падение царского режима были весьма сдержанными. Однако за кажущимся спокойствием скрывалось драматическое осмысление перемен, которые это событие вызвало внутри союзнической коалиции, а также последствий, которые ожидались для Сербии. Никола Пашич с правительством победу Февральской революции рассматривали как поражение германофильских сил, стремившихся заключить сепаратный мир с Центральными державами, а победу гражданских демократических сил. Они, как и остальные союзники, признали новое правительство России. Надежду вселяло то, что оно в духе Гражданского либерализма будет отстаивать соблюдение «принципа национальности». В поздравительной телеграмме, направленной 23 марта 1917 года российскому министру иностранных дел Павлу Николаевичу Милюкову, была выражена «радость», что перемены осуществлены без больших жертв и «без ущерба могуществу и престижу братской для нас России». Отречение царя от престола расценивалось как «высокий пример патриотизма» и поступок, совершенный ради того, чтобы во время окончательной расправы с неприятелем сохранить единство и сплотить силы всей России. Новым властям было заявлено, что Сербия в своей борьбе всегда опиралась на «братскую и единоверную Россию» и что будет это делать и впредь. Было также высказано пожелание, чтобы демократическая Россия превзошла старую в «славе, могуществе, культуре, процветании» [402].

Сербию вполне удовлетворяло адресованное общественности заявление нового правительства России, прежде всего та часть его, которая касалась исполнения союзнических обязательств по отношению к Сербии, права народа распоряжаться своей судьбой и участия в войне до окончательной победы над противником. Особое значение имела позиция, согласно которой «Сербии будет не только возвращено то, что ей принадлежало в прошлом, но и все ее национальные планы будут осуществлены». Либеральное правительство России таким образом впервые ясно указало на югославскую программу сербского правительства как составляющую российских военных задач [403].

Министр Милюков такое отношение к Сербии считал «долгом чести». По его мнению, в интересах Европы было, чтобы Сербия из войны вышла «новой, свободной, большой», а границы будущего сербского государства должны быть такими, чтобы защищали «от любого вторжения». Более того, сильная Сербия в будущем была бы «заслоном от германской экспансии», а демократический дух и все новое, что в ней будет учреждаться, имело бы значение и для развития «свободной России». В последующие месяцы, когда Россию потрясали внутренние кризисы, отношение к Сербии не изменилось. Поддержка ее национальных устремлений была безусловной, отражаясь во взглядах на будущие границы, на место и роль Солунского фронта в совокупной стратегии союзнических армий, на правомерность требований, чтобы сербские представители получили право участвовать в союзнических конференциях. Важной была также позиция русского генералитета по вопросу отказа румынской стороны от права на весь Банат. Такое отношение России укрепляло международное положение Сербии. Однако ее беспокоило то, что в России, охваченной революционным брожением, власть имела все меньше авторитета как внутри своей страны, так и на внешнеполитической арене. Уже к концу весны 1917 года Никола Пашич и многие другие сербские политики стали осознавать, что российское влияние на мировые события значительно слабеет и для Сербии это представляет большую опасность [404].