Майкл Грант - Греческий мир в доклассическую эпоху

Но другие драконовские меры показались позднейшим поколениям чересчур суровыми: говорили, что его законы «на-писаны кровью». Так, кража капустного кочана каралась казнью. Вдобавок его долговое право действовало© неодинаково для благородных и низкородных — для геннетов, то есть членов клана, с одной стороны, и оргеонов, то есть их «прихлебателей», — с другой стороны. Если знатные люди становились должниками (о чем речь еще пойдет в разделе 3), их, по крайней мере, не продавали в рабство, — каковая участь, по словам Плутарха, выпадала беднякам 11.Но сколь бы жестокими ни были эти наказания (даже если они не превзошли в жестокости прежние), — важнейшей особенностью законов Дракона стало то обстоятельство, что их суровый свод был наконец записан. Тем самым он (быть может, сам того не желая) привлек к ним общественное внимание, и при таком ослепительном освещении их угрюмое правосудие не могло не показаться вопиющим пережитком мрачноватой древности.

За тот период, что ныне подходил к концу, Афины оставили довольно тусклый след в греческой межполисной истории. Одно время они входили в Калаврийский союз (о. Калав-рия — ныне о. Порос, расположенный к востоку от берегов Арголиды — Глава III, примечание 2) — после того, как утратили былое морское могущество (после 730 г. до н. э.) из-за вражды с Аргосом и утверждения морского надзора над Сароническим заливом островом Эгиной (см. конец настоящей главы). В отличие от множества других полисов, Афины не выводили колоний, — возможно, из-за того, что сравнительно обширная площадь Аттики долгое время позволяла избежать нехватки земли. Но как показал разразившийся долговой кризис, этому относительно спокойному положению уже грозила опасность. К концу VII века до н. э. аттическое население заметно увеличилось (пусть и не настолько, чтобы множество жителей стало сниматься с обжитых мест в поисках лучшей доли на чужбине). Поэтому потребовалось принять новые меры, чтобы прокормить людей. На деле это означало, что следует во что бы то ни стало взять под контроль хлебный путь, тянувшийся от Понта — Черного моря — и Пропонтиды (Мраморного моря — Глава VIII, раздел 2).

И вот что афиняне предприняли. Собрав войско во главе с олимпиоником Фриноном, они захватили город Сигей (возле нынешнего Енишехира) в Троаде (северо-запад Малой Азии), расположенный рядом с плодородными землями и занимавший стратегически выигрышное положение к югу от входа в Геллеспонт (Дарданеллы). Захват Сигея вызвал продолжительную войну с Митиленой (на Лесбосе); митиленский властитель Питтак сразил Фринона в единоборстве. Однако Периандр, коринфский диктатор, решил спор в пользу Афин, хотя окончательно водвориться в Сигее афинянам удалось лишь спустя полвека.

Со временем — возможно, ок. 675 г. до н. э. (хотя предлагались и более ранние, и более поздние даты), — Афины установили окончательное господство над всей материковой Аттикой, добившись подчинения от соседнего Элевсина. Этот город, во всей области уступавший место по значимости только Афинам (а позднее и Пирею), располагался у запертой среди суши бухты, восточнее небольшой Рарийской равнины (посреди плодородной Фриасийской равнины). Элевсин занимал стратегически выгодное положение напротив острова Саламин (примечание 15), у соединения дорог из Афин, между севером и югом. Поселение существовало здесь с раннего бронзового века, и благодаря своим природным укреплениям Элевсин долгое время сохранял независимость от Афин, в нем властвовали свои цари. Теперь же и он не устоял; и отныне вся Аттика превратилась в единый организм с Афинами во главе.

Элевсин был обязан своей известностью справлявшимся там мистериям (тайным обрядам инициации) в честь Деметры и ее дочери Персефоны (или Коры, то есть Девы). Культ Деметры, в той или иной форме, существовал уже в период поздней бронзы (в микенскую эпоху), или, по крайней мере, начиная с XI века до н. э. Ибо к этому времени относятся, судя по всему, остатки мегарона (прямоугольного чертога), который, очевидно, служил первым святилищем богини. Позднее было воздвигнуто круглое сооружение с апсидами — возможно, ок. 800 г. до н. э. К этой поре относятся многочисленные женские захоронения, обнаруженные неподалеку; вероятно, это были жрицы.

Миф рассказывал о том, как богиня (по-видимому, вобравшая черты доэллинского хтонического божества и месопотамской богини зерна) горевала о похищении дочери Персефоны Аидом (Плутоном), богом подземного царства. Похищение Персефоны привело к тому, что всякое плодородие на земле иссякло, — подобно тому, как с исчезновением хеттского бога Телепинуса в полях не растут злаки, а животные перестают давать приплод; сходные мотивы проглядывают в месопотамской и ханаанской мифологии (Приложение 1).

Скитаясь по земле в поисках дочери, Деметра достигла Элевсина. Дочери местного царя Келея увидели, как она сидит возле колодца, и привели ее в царский дом. Там она принялась нянчить царского сына, и произошло много чудес. Богиня открылась элевсинцам и поселилась в храме, построенном для нее. Там она жила до тех пор, пока Зевс не решил, что Персефона будет проводить треть года под землей, возвращаясь на остальное время в мир живых. Тогда Деметра вернула земле плодородие и сама засеяла пашни Рарийской равнины первыми семенами злаков. А прежде чем удалиться с дочерью к себе на Олимп, она посвятила Келея в «свои сокровенные обряды и все свои мистерии».

Как и заставляет предположить само слово «мистерия» (от глагола рйе™, «хранить тайну»), эти ночные священнодействия, вершившиеся при свете факелов, оставались тайной — в соответствии с первобытным представлением о том, что посторонним не дозволено знать ни истинных имен богов, чтимых узким сообществом, ни того, как можно заручиться их помощью. К тому же это было чем-то вроде расширенного семейного культа, к отправлению которого, по идее, глава семейства допускал кого хотел. Но в то же время мистерии Деметры едва ли были или оставались совсем уж тайными, потому что в позднейшем святилище могло уместиться около четырех тысяч почитателей. Допускались же до посвящения в таинства все мужчины, женщины и дети, говорившие на греческих наречиях, включая рабов, — за исключением тех людей, на ком лежала скверна душегубства.

Судя по сохранившимся отрывочным свидетельствам, в разыгрывавшихся обрядах изображалось похищение Персефоны и появление в Элевсине Деметры, блуждающей в ее поисках, а когда таинства достигали вершины, те факелы, что освещали представления, выбрасывались в воздух. По-видимому, там устраивались еще и целые шествия с изображениями детородных органов и фигурками совокупляющихся мужчин и женщин 12, потому что считалось, что человеческая любовная страсть способствует произрастанию урожая. По той же причине мисты — участники таинств — осыпали друг друга бранью, выкрикивая непристойности (считается, что именно так родились язвительные стихи — ямбы).