Жорж Вигарелло - История тела Том 1 [От Ренессанса до эпохи Просвещения]

К концу XVIII столетия такое «подвижное» видение тела, пола и сексуальности уступает место четкому противопоставлению двух полов. Женщин перестали рассматривать как биологически несовершенный вариант мужчин, их стали воспринимать как отдельный пол, отличный от мужского. Молодые мужчины больше не могли безнаказанно иметь сексуальные отношения с мальчиками, мужественность стала определяться исключительно через влечение к женщинам. Женщины же потеряли свое агрессивное либидо и обозначались отныне как лишенные страстей супруги и матери. В течение следующего столетия сексуальность станет прерогативой проституток, развратниц и психически больных. Приданое девушек из хороших семей включало в себя многочисленные ночные сорочки с нарочито скромными разрезами спереди, окаймленными вышивкой с благочестивыми словами «Такова воля Господня». Противопоставление полов и разграничение между чувствительными женами и матерями с одной стороны и чувственными путанами с другой обозначает конец старой множественной сексуальной культуры. Триумф нарождающейся фаллократической культуры, основанной на строгой гетеросексуальности, породил изумительное заблуждение Фрейда относительно женской психики. Эта новая сексуальная культура в течение всего XIX столетия навязывала стойкое убеждение, что физическое тело является «естественным» врагом обитающего в нем духа.

Жорж Вигарелло

Игры прошлого не были спортом, поскольку не имели ни соответствующей институциональной организации, ни механизмов отбора. Это не мешало им существовать на всем протяжении XVI–XVIII веков как во Франции, так и в Европе в целом. Их повседневное, распыленное, но ощутимое, зримое и укорененное в самых разных жизненных пространствах и периодах бытие было производной от социальной и физической деятельности: движения, театрализации, даже рационализации обряда [439] См.: Guttmann A. From Ritual to Record. The Nature of Modem Sports. N.Y.: Columbia UP, 1978; Vigarello G. Du jeu ancien au show sportif. La naissance d’un mythe. Paris: Éd. du Seuil, 2002. . Идет ли речь о состязании на спор или борьбе за приз, в них претворялся мир, в котором преобладало трудовое и религиозное время, мир, в котором игры спонтанно возникали в промежутках между работой или же традиционно и регулярно сопровождали календарные праздники. Тело тут выступает как зеркало страстей и социального взаимодействия, будь то союзы, разного рода напряжения в обществе, конфликты, способы «выпускания пара», демонстрация различий социально–иерархического порядка или жесткое разграничение общественных практик.

Тело является и отражением определенного видения органической природы: физическое движение способствует очищению внутренних «частей», удаляя гуморы, застой которых был бы опасен. Таким образом, игра может быть упражнением, полезным занятием, когда очищение осуществляется путем трения и разогрева. Но на этом «старинном» теле также лежит отпечаток нравственного суждения: во время игры оно может податься развлечению, праздности. Страсть способна заставить позабыть и о себе, и о Боге, и тогда перед нами скорее «плоть», нежели «тело».

На заре Нового времени телесная сила и ее проявления остаются атрибутом власти. Невозможно представить себе портрет великого человека, в котором не упоминались бы его физическая крепость, выносливость, совершенные им подвиги. Он должен доказать не только отвагу, но и мускульную мощь, силу. Качества эти имеют скорее интуитивный характер: если встречаются попытки уточнить, о чем именно идет речь, то все сводится к тому, что герой «ладен телом и всеми членами» [440] Как сказано в хрониках города Меца, датирующихся XV–XVI вв. (Les Chroniques de Metz. Metz, 1865. P. 678). , «строен» или «плотен» [441] Brantôme P. de. Œuvres. Paris, 1864. T. VI. P. 273. . Но принадлежат они вполне конкретным персонажам: таков, к примеру, Франциск I, который затевает то охоту, то игру в мяч, устраивает бесконечные поединки и турниры или, в битве при Мариньяно, летит в бой с копьем наперевес. Или необузданный Генрих II, выколовший глаз своему учителю фехтования и в итоге пронзенный копьем Монтгомери [442] Ibid. T. III. P. 279. ; или же Карл V, также большой любитель турниров: в описаниях состязаний, происходивших в Мадриде или в Вальядолиде, его часто представляют в образе святого Георгия. Невысокий рост будущий император компенсировал тем, что всегда выезжал верхом и в роскошном облачении [443] Macquéreau R. Chroniques de la maison de Bourgogne. Paris, 1838. P. 122. ; его портреты перенасыщены воинственной символикой: Карл в доспехах, в руках копье, под ним покрытый латами боевой конь [444] Тициан. Карл V в сражении при Мюльберге. Мадрид, музей Прадо, 1548. . Власть обладает собственной телесностью: ей требуется зримая мощь, почти мускульная сила.

В XVI–XVII веках эти образы начинают постепенно меняться. Так, государей XVII столетия более не изображают в боевых позах, хотя в их портретах сохраняются очевидные отсылки к военному поприщу. Это, конечно, объясняется появлением нового типа репрезентации власти. Но не только: возникает новый тип репрезентации тела, его внешнего вида и способа представления, подразумевающий отказ от тяжеловесности, стремление к более элегантной манере держать себя. На более глубинном уровне можно говорить о формировании новых ценностей, которые высшие круги и благородное сословие XVII века связывают с физическим совершенством. Это целый набор практических и одновременно воображаемых критериев, в большей степени ориентированных на утонченность позы и одежды, нежели на демонстрацию физической мощи.

Изменения такого рода лучше всего прослеживаются на примере упражнений благородного сословия XVI–XVII веков, в особенности игр, которые все менее отмечены насилием и все более внимательны к мастерству, к манере исполнения. Эта тенденция, наряду с разработкой настоящего искусства придворной жизни, — самое убедительное свидетельство формирования новой телесной культуры благородного сословия Франции классической эпохи. Когда мы смотрим на историю некоторых из этих игр, то неизбежно убеждаемся в том, что она сливается с историей ценностных ориентиров общества.

Игры, принятые при дворе в начале XVI века, сегодня больше всего поражают нас своей необузданностью. Вот Франциск I шлет вызов Сен–Полю, одному из своих лейтенантов, который на Богоявление приехал ко двору и по воле случая оказался бобовым королем. Франциск намерен напасть на этого поддельного монарха и взять приступом его особняк, «употребив при сем» яйца, яблоки и снежки [445] Du Bellay G. Mémoires // Nouvelle collection des Mémoires pour servir à l’histoire de France, éd. J.–F. Michaud, J.–J.–F. Poujoulat. Paris, 1838. T. V. P. 132. . Осажденные принимают вызов; завязывается сражение, которое вскоре превращается в беспорядочную свалку: удары ужесточаются, в качестве снарядов используется все, что попадается под руку, в итоге «настоящий» король получает горящей головней по голове. Бой заканчивается полным разбродом и в атмосфере взаимного недоброжелательства. Аналогичный случай в 1546 году приводит к трагическому исходу: выброшенный из окна сундук тяжело ранил герцога д’Энгьена, и «несколько дней спустя он скончался, к великому сожалению короля и всего двора» [446] Ibid. P. 566. .