Филипп Арьес - История частной жизни Том 3 [От Ренессанса до эпохи Просвещения]

Благодаря своей приверженности к общественному порядку, а также благодаря свободе семей, кюре обеспечивает себе возможность скрытого контроля. Он использует при этом как свои административные права, так и права духовника, делает «частную» сферу доступной только лишь его взгляду.

Эта эволюция шла не очень гладко. Для начала семьи восстали против того, что выглядело недоразумением. Действительно, стремление защитить автономию в буржуазных и околобуржуазных кругах сопровождается ностальгией по возрождению власти отца. На Юге Франции отец семьи долгое время сохранял абсолютную власть, что проявлялось во многом: в авторитарном руководстве делами, в выборе наследника, в торжественном ритуале освобождения, который нотариусы Лодевуа фиксировали еще в XVIII веке… Борьба с «распутством», вплоть до заключения сбившегося с пути сына в тюрьму без суда и следствия по королевскому приказу — это, конечно же, присоединение к моральной борьбе Церкви без подчинения ее власти. Могущество священника часто вызывает бурное сопротивление, и дело в XVIII веке часто доходит до того, что священников обвиняют в преступлениях на сексуальной почве и они предстают перед епархиальным церковным судом.

Ответ молодежи, ритуальные выходки которой поставлены вне закона, гораздо более демонстративен. В ход идут все приемы, используемые молодежью при проведении ритуалов: ночной стук в дверь, налеты на приходской сад, оскорбительные песни, побивание камнями, а иногда и более серьезные угрозы. Поведение молодежи города Арамон, что на правом берегу Роны, в 1780‑х годах было особенно бурным. Во время карнавала молодые люди устроили шаривари против пары новобрачных, пообещали супругу прогулку на осле; кюре в своей проповеди выступил против беспорядков, но не смог противиться напору парней, так как неприятность, случившаяся с одним из его предшественников, напоминала ему об осторожности. Священник взялся воспитывать молодых людей в кабаре, этом неискоренимом гнезде порока. В результате «трое или четверо схватили его, связали и потащили к Роне, чтобы бросить в воду; один парень, тронутый криками священника, сжалился над ним и развязал… хулиганы заставили кюре поклясться, что он сохранит в тайне их имена, что он и сделал».

Следует сказать, что эта конфронтация не остается без последствий для причин и форм ритуалов разоблачения, эволюция которых говорит об их содержательности. «Право взгляда» [464] То есть право контроля. строго ограничивалось взаимоотношениями полов: до брака, во время свадьбы, после — общество следило, судило, обнародовало подробности и наказывало недостойное поведение. Нарушения наказывались, только когда становились достоянием гласности. Нарушения, предшествовавшие браку или следовавшие за ним, замалчивались; только свадьба всесторонне оценивалась и обсуждалась. Контроль со стороны церкви заходил гораздо дальше ритуалов разоблачения, а так как он не только противопоставлялся общественной критике, но и конкурировал с ней, она становилась все более влиятельной и изобличала неподобающий образ жизни. В Арамоне в 1781 году шаривари встретило яростное сопротивление объединившихся мужа и кюре. Супруг «посягал на честь многих женщин, которые на это жаловались»; в песне подробно рассказывается о злоключениях соседки и прачки. Его жена, служанка, родила мертвого ребенка от свое го покойного хозяина и разворовала наследство… В Лиму в том же году более ста человек, подстрекаемые «восемью или девятью парнями, служащими у прокурора, ремесленниками и разносчиками в возрасте от пятнадцати до двадцати лет», всю весну распевали песни о дочери нотариуса, которая очень уж часто навещала свою подругу, дочь скотовода.

Общественная мораль все глубже и глубже проникает в тайны человеческого существования, и XIX век даст этим изменениям новое наполнение. В Германии шаривари, Haberfeldtreiben, также расширяет сферу своего влияния: «К традиционным упрекам в аморальности, супружеской измене и внебрачным связям теперь присоединяются гомосексуализм, инцест, внебрачное сожительство и многоженство; после 1870 года этот список обогащается еще и содомией» (Э. Хинрихс). В то время в деревнях Гаскони, как и в Германии, две политические и моральные силы, священник и учитель, следят за сексуальной жизнью народа [465] Это переопределение границ общественного контроля отмечается для Германии: Hinrichs Е. в кн.: Le Charivari. Р. 297–306, для Гаскони — Fabre D., Traimond В. (Ibid. Р. 23–32). . С их ведома изобретают даже новый ритуал разоблачения: по ночам под двери любовников подбрасывают охапки плюща, перьев, древесных опилок, фасоли, пораженной долгоносиком. Продолжая традиции «майских подарков», этот ритуал, проводимый по ночам анонимными участниками, обходит законы, не предусмотревшие такого правонарушения, и выдает чужие секреты.

Арлетт Фарж

Париж, город–мираж: он притягивает всех, кто больше не может жить в деревне, и одновременно отталкивает тех, кто не смог в него вписаться, кто покончил с иллюзиями. В то же время существует вечное движение: люди приезжают в город на зиму и возвращаются в деревню на летний период. Мы видим лихорадочную миграцию, мобильность населения, которое ни работа, ни жилье не могут удержать: Париж — это кипящий город, который с азартом и удовольствием описывают находящиеся в нем хроникеры и мемуаристы. «Неужели надо будет разрушить Париж, чтобы заселить деревни?» — задается вопросом Луи–Себастьен Мерсье в своей знаменитой книге «Картины Парижа» [466] Mercier L.S. Tableau de Paris. Amsterdam, 1781–1788. , где он подробно описывает горожан, суетливых и разговорчивых.

Сейчас доподлинно известно, что все приезжавшие в Париж происходили из неблагополучных общественных и профессиональных слоев. В Париж переезжают не зажиточные крестьяне, а бедные поденщики и батраки или молодежь. Этот «перегон людей», по выражению Абеля Пуантро [467] Pointreau A. Remues d’hommes. Les migrations montagnardes en France, XVII–XVIIP siecle. Paris: Aubier, 1983. , разделяет семьи: один уезжает, другой остается. Иногда уехавшие возвращаются на родину, но чаще стараются вызвать к себе одного или многих членов семьи. Время от времени люди встречаются в городе, мужчины и женщины сожительствуют. Количество брошенных детей [468] Lenoir. Memoires: manusrits. Bibl. municipale, Orlean. Ms. 1422. ужасает; в больнице Для подкидышей смертность очень высока. Отдавать детей кормилице [469] Histoire de la France urbaine. T. III. Paris: Ed. du Seuil, 1981. P. 316. вдали от Парижа становится необходимостью. Из двадцати одной тысячи детей, ежегодно рождающихся в Париже, двадцать тысяч отправляются в странное и опасное путешествие на повозке к кормилицам, над которыми родители не имеют никакого контроля.