Филипп Арьес - История частной жизни Том 3 [От Ренессанса до эпохи Просвещения]

Пока одни родители отсылают своих детей к кормилицам, другие находят в их обществе «радость и развлечение» [229] Об этом см. в книге Филиппа Арьеса, главу «Ребенок и семейная жизнь при Старом порядке». . Эта два типа поведения не являются взаимоисключающими: важно то, что появляется возможность выбора. Конечно, «естество» по–прежнему склоняется к тому, что ребенка должна вскармливать мать, но у нее теперь есть не только обязанности, она хочет иметь право на собственную жизнь, и нередко ее желание сохранить телесное здоровье и привлекательность поддерживается отцом ребенка. Выбор не очевиден, поскольку интересы матери и ребенка далеко не всегда совпадают. Так что не стоит удивляться разнообразию реакций, спровоцированных этими проблемами.

Отношения, которые «новые родители» устанавливают со своими детьми, влияют и на их поведение. По сочинениям XVI–XVII веков бродит тень «нового ребенка»: он не по летам сметлив и развит, чему дивятся окружающие. Так, в начале XVII века Луиза Буржуа, повитуха королевы Марии Медичи, отмечала в своих «Наставлениях моей дочери»: «нынешние маленькие дети чрезвычайно востры» [230] Bourgeois L. Instructions a ma fille. Paris, 1626. Р. 218–219. . Тогда же моралисты начинают обличать преступное попустительство родителей по отношению к своим детям. Речи такого рода можно будет слышать на протяжении всего века. К примеру, Локк в 1693 году предостерегал: «Родители, которым природа мудро внушила любовь к детям, очень склонны, если разум не контролирует этой естественной привязанности со всей бдительностью, очень склонны — скажу я — позволять ей переходить в слепую влюбленность. Родители любят своих малюток, и это их долг; но часто они любят в своих детях также их недостатки». Такие чрезмерно нежные родители не отдают себе отчет в том вреде, который они причиняют, поскольку «когда дети вырастают, вместе с ними вырастают также и их дурные привычки; когда же они становятся совсем взрослыми, слишком взрослыми, чтобы можно было с ними нянчиться, и их родители не могут больше забавляться ими как игрушками, тогда родители начинают жаловаться, что мальчишки–де непослушны и испорченны, тогда им уже неприятно видеть их своеволие и их уже смущают дурные наклонности». «Ибо если ребенок привык во всем проявлять свою волю, пока он носил детскую рубашонку, то почему мы должны считать странным, когда, надевши уже штаны, он стремится к тому же и претендует на то же самое?» [231] См.: Локк Дж. Указ. соч. С. 432–433.

Осуждение направлено не против увеличения «приватности» воспитания, а против его последствий, которые будут тяжелы для ребенка. Причину многих слабостей видят в «баловании». Разве иные матери не позволяют себе отвратительные вольности? Как те, что сразу после родов, еще «нечистые», не «могут удержаться от неразумного побуждения обнять и поцеловать свое дитя». По словам медика Жака Дюваля, тем самым они «обнаруживают, что испытывают к ним обезьянью любовь, поскольку, как известно, именно это животное из страстной любви к своим малышам сжимает их в объятиях вплоть до удушения» [232] Duval J. Des hermaphrodits, accouchemens des femmes, et traitement qui est requis pour les relever en sante, & bien elever leurs enfans. Rouen, 1612. P. 260–262. .

Моралисты ополчаются именно против такой «распущенности» и противопоставляют ей правила благопристойного поведения, укореняющиеся на протяжении XVII века… Возможно, в этом негативном отношении к приватному воспитанию, где слишком большая доля принадлежит эмоциям, кроется одна из причин, по которой образовательную систему подминают под себя Церковь и государство. Постеленный переход от приватного к публичному совпадает с растущим желанием политических и духовных властей установить контроль над обществом в целом. Новые образовательные структуры, в особенности коллежи, быстро заручаются поддержкой родителей, уверенных, что дети находятся во власти низменных инстинктов, которые надо подавлять, дабы «их желания были подчинены руководству Разума». Определяя ребенка в школу, семья тем самым уберегала его от опасностей естества [233] Об этом см. беседу Жан–Бертрана Понталиса и Филиппа Арьеса (Nouvelle Revue de psychanalyse. 1979. No. 19. P. 13–25). Прекрасный обзор педагогических доктрин XVI–XVII веков см.: Molino J. Leducation vue a travers l’Examen des esprits du Dr Huarte // Le XVII siecle et leducation / Marseille. 1971 (printemps). P. 105–115).. . Но главная причина поддержки, конечно, была не в этом. Своим успехом новое образование было обязано тем, что оно формировало умы в соответствии с требованиями все возраставшего индивидуализма. Между приватизацией ребенка в кругу нуклеарной семьи и публичным образованием не было противоречия. Сознание того, что жизнь все менее зависит от прежней системы солидарностей и все более ценит индивидуальность, заставляет обращаться к посредникам — наставникам и учителям. На них возложена миссия сообщить ребенку те знания, которые он не может получить от своих родителей. Последние понимают, что замыкание в приватной сфере рискует нанести урон ребенку, поскольку они не могут дать ему такое образование, которое стало бы альтернативой тому, что в былые времена он получал от общины [234] О том, какие формы принимает это сознание в эпоху Ренессанса, см.: Garin Е. L’Education de Thomme moderne, 1400–1600. Paris: Fayard, 1968. .

Так происходит двойной переход, от родовой семьи к нуклеарной и от публичного — общинного и открытого — воспитания, призванного интегрировать ребенка в коллектив, привить ему родовые ценности и интересы, к публичному же образованию, но уже школьного типа, целью которого является не только интеграция, но и развитие индивидуальных способностей [235] Филипп Арьес устанавливает связь между большим вниманием к ребенку и школьным образованием ( Aries Ph. Lenfant a travers les siecles // Histoire. 1980. No. 19. P. 85–87), меж тем как Лоренс Стоун считает, что школа возникает благодаря распаду родовой семьи. — Прим. автора. .

Изменение статуса ребенка в классическую эпоху, конечно, нельзя считать исключительно результатом трансформации семейных структур; активное участие в этом процессе принимали Церковь и государство. Новое восприятие детства, формирующееся в середине XVI века, сопровождается принятием ряда легальных мер, продиктованных требованиями религиозной нравственности и общественного порядка [236] Конкретные примеры см. в: Lebrun Fr. La Vie conjugale sous l'Ancien Regime. Paris: A. Colin, 1975. P. 153–154. . Эти юридические правила, мало применимые в момент их фиксации, свидетельствуют о первых — еще очень неуверенных — шагах в сторону защиты детства и, со ответственно, о начале более решительного вмешательства государства в вопросы демографии.