Михаил Ростовцев - Общество и хозяйство в Римской империи. Том II

Здесь не место описывать подробности борьбы за императорскую власть, начавшуюся с убийства Пертинакса и восшествия на трон Дидия Юлиана. Следует, однако, подчеркнуть, что эта борьба была более упорной и ожесточенной, чем битва за трон после смерти Нерона. Природа борьбы была политической, и в ходе ее каждая армия пыталась посадить на трон своего предводителя. Сепаратистских устремлений не отмечалось. На деле же каждая из трех армий, набиравших солдат в трех основных частях империи, — кельтско-римская армия Альбина, иллирико-фракийская армия Севера и азиатско(сирийско-азиатская) — египетская армия Нигера, — имела свой особый характер и питала свои особые надежды. Ожесточенность, отмечавшаяся в ходе этой борьбы, обнаруживала противоречия между армиями и позволяла предвидеть их естественное следствие — разделение империи на кельтско-германскую, славянскую и восточную части. Другим важным сопутствующим явлением войн претендентов оказалась ставшая очевидной безнадежная слабость Италии. Преторианцы, некогда столь храбро сражавшиеся за Отона, теперь были не в состоянии, да и не хотели отдавать жизнь за своего кандидата, кем бы он ни был. Они покорились войскам провинций, прося у них пощады. Далее важно отметить, что после смерти Коммода в войны была втянута не только Италия. Войны распространились по всей империи и полностью разорили самые цветущие ее области — Галлию и Малую Азию, экономически наиболее высокоразвитые, самые доходные провинции. Но в конце концов, не было ничего случайного в том, что именно свободные крестьяне Германии, Фракии и Иллирии, населявшие самые молодые римские провинции, одержали окончательную победу. Они оказались более сильной и надежной опорой своим военачальникам, нежели галльские арендаторы или крепостные и свободные крестьяне Азии и Египта. [162]

Правление Септимия Севера, его восточной жены и наполовину восточных детей имело важное значение для истории Римской империи. Взгляды на его характер и его историческое значение расходятся. Крупнейшие историки придерживаются мнения, что Септимий Север был первым, кто порвал с традициями и политикой Антонинов и встал на путь всесторонней варваризации Римской империи. Согласно мнению других историков, Септимий Север был « патриотом и в то же время дальновидным правителем, который стремился распространить культуру и материальные преимущества Италии и старых провинций на приграничные области империи ». Оба взгляда содержат крупицу истины. Правление Септимия Севера и его непосредственных преемников явилось последней стадией того развития, начало которому положили Антонины, и первым шагом на пути к новому положению вещей, после страшного опыта второй половины III в. завершившемуся полной реорганизацией римского государства по восточному образцу. Теперь обратимся к фактам. [163]

Септимий Север как узурпатор был обязан своим успехом армии. Он получил власть из рук солдат и смог победить, поскольку солдаты захотели его поддержать. Он сам был инициатором собственного утверждения в сенате, а признание и легализация его власти осуществились под военным давлением. С этой точки зрения его позиции были еще гораздо менее прочными, чем позиции Коммода, являвшегося сыном и законным наследником М. Аврелия. Этим объясняются как его старания добиться благоволения сената, так и (после того как ему стало ясно, что он пользуется у сената гораздо меньшей любовью, чем его соперники Нигер и Альбин, а также после того как он успешно убрал с дороги как первого, так и второго) тот жестокий террор, который последовал за его победами и завершился уничтожением самых выдающихся сенаторов. С самого начала ему было совершенно ясно, что его династическая политика, его твердая решимость передать власть собственным детям неизбежно натолкнутся на сопротивление в сенате; это был открытый вызов традициям Антонинов, подобный тому, что позволил себе сенат, борясь с Коммодом, последним из Антонинов, всеми находящимися в его распоряжении средствами. Пока Септимий Север делал вид, что намерен оставить незыблемой систему усыновления, т. е. пока он признавал Альбина как соправителя, сенат сохранял спокойствие. Но как только после поражения Песценния Нигера император разорвал отношения с Альбином и провозгласил соправителем своего сына Каракаллу, началась его открытая борьба с сенатом, завершившаяся лишь тогда, когда сенатская оппозиция была окончательно сломлена. Тот известный факт, что победитель установил террор не только в Риме и Италии, но особенно лютовал именно Б провинциях, где дворянство осмелилось поддерживать его соперников, объясняется не только финансовыми затруднениями императора. Север знал, что провинциальные аристократы, проживающие в крупнейших и богатейших городах, принадлежали к самым преданным сторонникам династии Антонинов и что без сопротивления они не признают форму правления, основанную на отрицании тех принципов, которыми руководствовалась политика просвещенной монархии, поэтому он и старался заставить эту оппозицию замолчать точно так же, как он поступил с оппозицией в Риме и Италии. [164]

Учитывая враждебную позицию сената и большей части знати в провинциях, Север вынужден был делать армии одну уступку за другой. Я имею в виду не денежные выплаты и подарки солдатам провинциальных армий, сделанные в ходе борьбы с его соперниками, не роспуск преторианской гвардии, не введение новой системы рекрутского набора для этих войск или размещение одного легиона вблизи Рима. Все это были меры безопасности, на которые императора толкали вовсе не военные соображения — т. е. не желание иметь под рукой боеспособную армию, чтобы в случае необходимости повести ее против внешних врагов империи, — а необходимость держать в Италии наготове большое количество войсковых соединений, чтобы использовать их как опору своей власти и даже, если понадобится, направить их друг против друга. Άλβάνιοι нужны были для того, чтобы держать в страхе преторианцев; frumentarii, equites singulares и городские когорты были независимыми сильными войсковыми соединениями и на равных соперничали, находясь поблизости друг от друга, чтобы в любой момент вступить в бой, если преторианская гвардия или новый альбанский легион попытаются навязать императору свою волю или захотят сместить его. Важнейшие уступки, которые Север сделал армии, относились к наиболее продолжительным военным реформам из всех тех изменений, которые он ввел. Считать, что он полностью варваризировал офицерский состав, было бы преувеличением: офицеры по-прежнему, как правило, происходили из среды сенаторов и муниципальной аристократии империи. Однако совершенно ясно, что в ряды аристократии все больше и больше проникала солдатская элита, центурионы, которые теперь поголовно, включая их отпрысков, были возведены в сословие всадников. Наделяя простых солдат привилегией ношения золотого кольца, Север подчеркивал свой основной принцип: всякий солдат, если он храбр и верен императору, путем продвижения в центурионы может войти в привилегированные сословия. Но милитаризация высших слоев не означала их непременной варваризации. Центурионы благодаря своей службе в армии были более или менее романизированы; правда, если рассматривать тот состав армии в конце II в., о котором речь шла в главе IV, то можно с определенностью сказать, что у большинства эта романизация была лишь очень поверхностной. Другой мерой, направленной на те же цели, была милитаризация управления, осуществлявшаяся вследствие расширения круга управленческих департаментов, открытых для всадников, а также круга компетенции чиновников из числа всадников. Назначение одного из всадников наместником Месопотамии, включение всадников в число командиров парфянских легионов в Альбане и Месопотамии, повышение роли преторианской префектуры, частая замена проконсулов сенаторских провинций прокураторами, наконец, та роль, которую играли теперь всадники среди comites Augusti , — все перечисленное свидетельствует о том, что Север намеревался открыть простому солдату путь к высшим должностям в имперском управлении.