Михаил Ростовцев - Общество и хозяйство в Римской империи. Том II

Борьба с Максимином означала для городов борьбу с новой системой управления, которую ввел Септимий Север. Их врагом была военная монархия, а идеалом — просвещенная монархия Антонинов, искавшая опору в городской буржуазии. Этим объясняется тот факт, что после смерти Максимина не было предпринято ни одной попытки восстановить республиканскую форму правления. Избрав Пупиена и Бальбина, сенат тем самым высказал свою точку зрения, что императором должен становиться лучший среди сенаторов, а не солдатский кандидат. Тем же убеждением, что сан императора должен принадлежать достойнейшему, проникнута уже многократно упоминавшаяся речь о Филиппе. В основных мыслях речи содержится идеальный образ императора в том виде, в каком он предстает в речах Диона, и не случайно εγχώριον о Филиппе имеет заголовок Εις βασιλέα. Под βασιλεύς автор, безусловно, имеет в виду стоика на троне. Кроме того, речь имеет заметные точки соприкосновения с эдиктом Александра Севера по поводу aurum coronarium , о котором шла речь в предыдущей главе и где новый властитель дает программные формулировки своих принципов. В этом эдикте Александр Север — или, скорее, его советники — подчеркивает намерение императора следовать примеру Траяна и Марка и строить свое правление на основах σωφροσύνη, φιλανθρωπία, εύεργεσία, χοσμιότης и εγκράτεια, т. е. на основе всех добродетелей стоиков. В речи Εις βασιλέα выражено еще более явственно. Она направлена на φιλάνθρωπος βασιλεύς. Прежде всего восхваляется «царь», который стал обладателем императорской власти не так, как другие, поправ право насилием или выступая приверженцами наследственных притязаний на трон определенной семьи, а внимая голосу общественного мнения и подчиняясь единодушной воле населения Римской империи. Затем оратор приступает к освещению основных принципов правления Филиппа и восславляет императора как δσιος и εύσεβής, как πράο с; и άοκνος и прежде всего — как σώφρων, δίκαιος, εγκρατής и φιλάνθρωπος. Во всех сферах деятельности его политика является полной противоположностью политики военной монархии: не расточает свое доверие шпионам и доносчикам, не грабит своих подданных, он — хороший военачальник; и, наконец, то, что значительнее всего предыдущего: он является отличным политиком и дипломатом — и не рабом, а господином для своих солдат. Мы узнаем здесь одну за другой все черты стоического идеала справедливого и мудрого царя, — идеала, который Дион формулировал в применении к Траяну. Неважно, что этот образ не совсем соответствует действительности и что Филипп — это не Траян. Оратор изобразил императора таким, каким он должен быть (стоит особо отметить его нападки на принцип династического наследования и вспомнить, что Филипп сделал своего сына соправителем), и попытался вплести в этот идеальный образ черты реального императора, насколько они оказывались ему созвучны.

Реакция против военной монархии длилась недолго, и усилия городской буржуазии вновь возродить просвещенную монархию Антонинов были безуспешны. О правлении Гордиана III мы знаем очень мало, но, по-видимому, методы его тестя Тимесифея ничем не отличались от методов военной монархии. Филипп, а следом за ним и Деций, готовы были встать на путь Марка. Например, Филипп предпринимал попытки восстановить порядок и закон, реорганизовать армию, до некоторой степени облегчить бремя, возлагавшееся на города, и восстановить авторитет сената. Эти слабые усилия были, вероятно, причиной его непопулярности у солдат, что и привело к его падению. Горькая правда все же заключалась в том, что ситуацией управляла армия и что мечта о возрождении формы правления, которая опиралась бы на мирное население, т. е. на городскую буржуазию, осуществиться не могла. Преемники Филиппа, а до некоторой степени и сам Филипп осознавали положение и в своих действиях учитывали его. [240]

Итак, политика военной монархии одержала победу над последней попыткой городской буржуазии восстановить перевес в сторону образованных и состоятельных кругов в Римском государстве. Но победа армии оплачивалась безопасностью и благополучием империи. Праздник победителей превратился в настоящую оргию и привел империю в такое состояние, что на некоторое время нормальное существование в ней стало невозможно. Мы уже говорили об ужасных набегах варваров и о постепенном распаде империи, который начался под их натиском. Основной причиной этих непрекращающихся набегов были, конечно, постоянные внутренние распри. Победа армии означала триумф милитаристско-автократической формы правления. Те императоры, которые теперь в сложнейших условиях предпринимали попытки спасти государство и любой ценой восстановить его единство, хорошо осознавали сложившуюся ситуацию. Поэтому нет ничего удивительного в том, что они окончательно отказались от мечты о восстановлении системы правления Антонинов и приступили к организации и систематизации механизмов милитаристского государства, которое опиралось на единственную реальную силу в империи — армию. После опыта, полученного в годы правления Максимина и его преемников, уже нельзя было не признать, что буржуазия слишком слаба и плохо организована, чтобы на нее могла надежно опираться центральная власть.

Первым, кто со всей отчетливостью осознал эту горькую реальность, был император Галлиен, сам являвшийся представителем сенатской аристократии, человек с широкими духовными интересами и хорошо образованный. Именно он и начал выстраивать здание милитаристского государства, фундаментом которому служила армия. Было ясно, что сразу это не получится, — Галлиену и его преемникам приходилось идти на маленькие уступки лагерю противника; новую систему удавалось вводить лишь медленно, шаг за шагом. Но время компромиссов, когда можно было попытаться сохранить наиболее важные учреждения времен Антонинов, как это было при Северах, окончательно ушло. Отныне эти институты все больше и больше обретали характер пережитков прошлого, а ведущую роль теперь играли милитаристские методы, которые ввел Север. Как бы скуден ни был наш материал, все-таки из него можно заключить, что именно Галлиен был первым, кто сделал выводы из политики постепенной милитаризации римской бюрократии. Именно он на деле, а не юридически, отстранил сословие сенаторов от командных постов в армии, именно он сделал решительный шаг, введя постоянную практику назначения представителей всаднического сословия, т. е. бывших солдат, как наместниками имперских провинций, так и военными комендантами сенатских провинций. Сам принадлежа к сословию сенаторов, Галлиен тем не менее был вынужден окончательно презреть интересы высших слоев и способствовать возникновению в империи новой военной аристократии. Со времен Галлиена ни один сенатор не имел возможности командовать легионом или подразделением, предназначенным для особых военных целей ( vexillatio ). Правда, Галлиену удавалось избегать открытого притеснения сословия сенаторов. Наместниками некоторых имперских провинций по-прежнему оставались сенаторы, однако очень сомнительно, что их должностная власть распространялась на командующих легионами всаднического сословия. В любом случае, не подлежит сомнению, что в целом именно военные играли главную роль как в провинциях, так и при имперском дворе, где офицеры и гражданские чиновники все в большей мере рассматривались в качестве личной свиты императора. Карьера всадников была теперь в действительности сугубо военной, гражданские же посты играли в милитаризованном имперском управлении лишь подчиненную роль. Не следует забывать и о том, насколько тесными были отношения императора с простыми солдатами. [241]