Михаил Ростовцев - Общество и хозяйство в Римской империи. Том II

Справедливость нашего тезиса о том, что антагонизм между городом и деревней был главной пружиной социальной революции III в., разумеется, не так-то легко доказать. [307]Но читатель, наверное, еще помнит, что было сказано выше о политике Максимина, о том, как он уничтожал городскую буржуазию, а также о той поддержке, которую он нашел у африканской крестьянской армии в своей борьбе против землевладельческой буржуазии городов. Читатель вспомнит также, в каких резких формах проявлялась военная монархия после правления Пупиена и Бальбина, Гордиана III и Филиппа. Антагонизм между городом и деревней обнаруживает себя и во многом другом. Бросается в глаза та легкость, с которой солдаты шли на разбой и убийства в городах Римской империи. Мы уже говорили о разрушении Лиона солдатней после победы Септимия Севера над Альбином, о массовой резне, которую устроил Каракалла в Александрии, а также о намерении солдат Элагабала разграбить Антиохию. Мы упоминали и частые стычки жителей Рима с солдатами, во время которых одни граждане сражались с другими. Судьба Византия, разграбленного во времена Галлиена собственным гарнизоном, совершенно типична. В качестве отражения настроения крестьян и солдат еще более характерно разрушение Августодуна (Омэна) во времена Тетрика и Клавдия в 269 г. по Р. X. Когда этот город признал Клавдия, Тетрик послал подразделение своего войска против «бунтовщиков». К нему присоединились банды разбойников и крестьян. Захватчики перекрыли водоснабжение города, а когда наконец взяли его, то разрушили настолько основательно, что некогда процветающий Августодун так никогда и не оправился. Так два величайших творения урбанизации эпохи Галлиена — Лион и Августодун — были обращены в руины яростью солдат и крестьян. [308]При Аврелиане одному из богатейших городов Малой Азии, Тиане, грозила та же судьба. Спас его император; любопытны слова, с которыми он обратился к солдатам, убеждая их не разрушать город: « Мы ведем войну, чтобы освободить эти города; если мы их будем грабить, горожане перестанут нам доверять. Мы лучше отберем добычу у варваров, а этих людей мы пощадим, ведь они наши ». Значит, было явно нелегко убедить солдат в том, что города империи не являются их врагами. [309]Позиция горожан по отношению к городам ничем не отличается от позиции мародеров-готов, как их описывает Петр Патриций; то, что он говорит о них, наверняка можно было сказать и о многих римских солдатах: « Скифы потешались над теми, кто запирает себя в города; жизнь, которую они ведут, это жизнь не людей, а птиц, сидящих высоко в своих гнездах; они покинули землю, которая их кормит, и выбрали для себя бесплодные города; они доверяют больше безжизненным вещам, чем самим себе ». [310]

У нас уже неоднократно была возможность убедиться в том, насколько близки были отношения между крестьянами и солдатами. Именно солдаты при Коммоде и Септимии Севере, а также при Филиппе и Гордиане передавали императору прошения крестьян. Фактически большинство солдат не знали и не понимали городской жизни, но они обязательно поддерживали связь со своей родной деревней, и деревенские жители видели в солдатах своих прямых защитников и покровителей. Император был в их глазах своим, деревенским императором, а не императором горожан. В главах VI и VII мы говорили о том, какую важную роль играли солдаты и ветераны на протяжении всего III в. в жизни сельских жителей Балканского полуострова и Сирии, в странах свободных крестьянских possessores , в противоположность странам мелких арендаторов или coloni , и пришли к выводу, что они и составляли настоящую деревенскую аристократию и служили посредниками между деревней и властями. Мы показали, сколь велик на протяжении того же века был приток бывших солдат в африканские деревни; описывая положение в Египте в это время, мы еще раз указали на то важное положение, которое занимали деятельные, уже отслужившие солдаты в хозяйственной жизни этой страны. Все эти факты показывают, что не все ветераны, и даже не преобладающая их часть, оседала в городах, что связи, существовавшие между деревней и армией, никогда не обрывались и что участие солдат в делах сельских жителей и их отношение к горожанам как к чужакам и врагам совершенно естественны.

Несмотря на перемены, произошедшие в конце IV в., отношения между армией и деревнями остались такими же, как и в III в. Города продолжали существовать, и, как и прежде, власти использовали муниципальную аристократию для сбора налогов и привлечения крестьян к принудительному труду. Поэтому неудивительно, что чувства крестьян по отношению к городам не изменились даже после того, как города полностью потеряли свое политическое и социальное влияние. Для жителей деревень горожане продолжали оставаться угнетателями и эксплуататорами. Этот настрой ощущается у историографов IV в., у авторов, описывающих как запад (в основном Африку), так и восток империи, в особенности у последних. Благодаря Либанию и Иоанну Хрисостому мы необычайно полно осведомлены о Сирии, в частности об окрестностях Антиохии. Одна из главных тем обоих авторов — антагонизм между городом и деревней. В этой непрерывной вражде власти не занимали определенной позиции, а солдаты объединились с крестьянами в борьбе против крупных городских аристократов. Симпатии солдат достаточно хорошо проявляются в отрывке из речи Либания de patrociniis , где он говорит о поддержке, оказываемой солдатами некоторым большим деревням, населенным свободными крестьянами, о бесчинствах, которые позволяют себе крестьяне, а также о плачевном положении городской аристократии: она была не в состоянии взыскивать с крестьян налоги, и более того, крестьяне и солдаты ей причиняли ущерб. Либанию, который сам был крупным землевладельцем и буржуа, пришлось, видимо, на себе ощутить те неприятности, которые несло с собой entente cordiale между солдатами и крестьянством. Арендаторы в одном из его поместий, возможно в Иудее, на протяжении четырех поколений не позволявшие себе никаких вольностей, взбунтовались и пытались при помощи своего покровителя, одного из офицеров, диктовать свои условия труда. Конечно, Либаний был полон досады и горечи по отношению к солдатам и офицерам. С другой стороны, помощь, оказываемую войсками деревням, нельзя объяснять одним только корыстолюбием. Солдаты провинций сами были из крестьян, и их офицеры также были выходцами из того же сословия. Поэтому они питали истинные симпатии к крестьянам и охотно оказывали помощь в их борьбе против презираемых горожан. [311]

Некоторые материалы об остром антагонизме между крестьянами и городскими землевладельцами можно найти и в Египте. Типичен в этом отношении документ, датированный 320 г. по Р. X., в котором один магнат из города Гермополя, Аврелий Адельф, гимнасиарх и член совета общины, подает жалобу стратегу округа. Он был наследственным арендатором (έμφυτευτής) γη ούσιχή, — человеком, который всю свою жизнь возделывал доставшуюся по наследству от отца землю. Он вложил в нее деньги и обрабатывал ее. Когда пришло время сбора урожая, крестьяне, проживавшие на территории, к которой принадлежал его участок, «с обычной деревенской наглостью» (3εωμητιχη αύθαδία. χρησάμενοι), пытались помешать ему собрать урожай. Приведенное выражение позволяет судить, насколько враждебно город и деревня относились друг к другу. Не исключено, что «наглость» крестьян объясняется их расчетом на какую-то помощь извне. Их действия могут иметь и оправдание: возможно, это был особенно алчный землевладелец, и он мог отобрать у них участок обрабатываемой ими земли, но все-таки главная их причина — глубоко укоренившаяся взаимная неприязнь между крестьянами и землевладельцами, проявившаяся в этом столкновении. [312]