Давид Ортенберг - Сорок третий. Рассказ-хроника.

«У нас, между прочим, в первый день это начальству не понравилось, когда мы стали звать новые немецкие машины «тиграми» и «пантерами», — вроде сами на себя страх наводим! Сделали замечание. Зачем это «тигры» и «пантеры»! Зовите их по маркам: «Т-5», «Т-б», «фердинанды». Но когда потом стали их жечь, то разговоров про название уже не было. «Тигр» так «тигр»! Даже складней рассказывать, что «пантеру» или «тигра» уничтожил, как будто не на фронте, а в Африке…»

Другой очерк Симонова назывался «Немец с «фердинанда». Зовут этого немца Адольф Майер, ему девятнадцать лет. Рядовой, обыкновенный немец. Он и заинтересовал Симонова своей обыкновенностью. Писатель почти стенографически записал длинную беседу с ним.

Когда началась война с Советским Союзом, Адольф Майер еще учился в школе. Он, как и его соученики, боялся, что опоздает на войну с Россией. А ныне? Куда там! Полное разочарование. Еще 4 июля, когда увидел массу боевой техники, надеялся, что эта громада «тигров» и «фердинандов» принесет успех. Но уже в первый день боя, когда запылали немецкие танки и самоходки, когда его «фердинанд» загорелся, он выпрыгнул, спрятался в воронке от снаряда и оказался в плену.

Понравился мне очерк и тем, что в нем, как и в других материалах Симонова, нет глянца — суровая правда войны. Если Адольфа убеждали, что новая техника, мощная и неуязвимая, сметет все на своем пути, то «мы никогда не говорили нашим советским танкистам, что их машины неуязвимы и непробиваемы. Идя в бой, они знали всегда, что машины их сильны, но что нет брони, против которой не нашлось бы снаряда. Они знали это, знали, что могут погибнуть, и мужественно шли и идут в бой. Для того чтобы пошли в бой такие, как Адольф Майер, их надо было обмануть, убедить в неуязвимости, преодолеть их страх смерти. В этом великая разница между людьми. В этом один из залогов нашей победы».

На страницах газеты новый автор — Евгений Воробьев. Ныне — известный писатель, в ту пору — журналист с любопытной фронтовой биографией.

Был Воробьев сугубо гражданским газетчиком. Июнь сорок первого года застал его на металлургическом заводе в Днепродзержинске, куда он был командирован редакцией газеты «Труд». Вернувшись в Москву, тут же подал рапорт с просьбой послать его на фронт. В Главном политуправлении его спросили:

— Куда бы вы хотели отправиться воевать?

— На Юго-Западное направление…

— Почему именно туда?

— Мне сказали, что там особенно много кавалерийских частей.

— И что же?

— Из пулемета я стрелять не умею, с военной тактикой незнаком… Но окончил школу верховой езды Осоавиахима. Так что в седле усижу…

Но послали Воробьева военным корреспондентом «Труда» на Западный фронт. Снабдили обмундированием, правда, без всяких знаков различия. Шпоры не понадобились. Словом, военный корреспондент штатской газеты.

Воинским эшелоном Воробьев добрался до Вязьмы. Неподалеку в Касне находился в те дни штаб фронта. Там его направили в 20-ю армию. После Смоленского сражения эта армия занимала позиции на берегу Днепра. Здесь Воробьев нашел приют в палатке, где жили сотрудники армейской газеты «За счастье Родины». Ему выдали каску, карабин, две гранаты. Научили обращаться с гранатой, заодно показали, как правильно наматывать портянки. И спецкор приступил к своим обязанностям.

Не сразу он вжился во фронтовые будни. Мне понравилось его откровенное признание:

Фронт помог мне преодолеть штатскую беспомощность, я учился скрывать страх, каких бы переживаний, волнений и страданий это мне ни стоило. Чтобы не задрожали руки, не пересохло в горле так, что и сплюнуть не сможешь…

Я прочел, кажется у Толстого, что смелость солдата — знание того, чего ему следует и чего не следует бояться. Эту смелость Воробьев приобрел довольно быстро. И хотя первые недели и даже месяцы войны Евгений Захарович еще не в полной мере понимал, что такое маневр, охрана стыков, подвижной заградительный огонь, промежуточный рубеж, он уже научился набивать патронами пулеметную ленту, не терялся, как ранее, при виде крови, отличал воронку снаряда от воронки минной, знал, какой немецкий корректировщик называют «рамой», а какой «костылем», не отказывался от обеда под обстрелом, мог неделями ходить и спать, не снимая сапог. В первые же месяцы войны «успел» побывать несколько раз в боях, вынести с поля боя раненых и даже выйти из окружения.

В первые дни октября обстановка на фронте обострилась. 20-я армия, в которой находился Воробьев, оказалась в окружении. Корреспондент пробивался к своим вместе с одной из разрозненных боевых групп. Путь на восток растянулся на две с лишним сотни километров. Когда переходили через речки, пересекали шоссе, контролируемое противником, спецкору приходилось участвовать в боевых стычках. Изможденный, похудевший, со стертыми в кровь ногами, он добрался до Можайска за день до того, как город был оставлен нашими войсками, а затем до станции Жаворонки, в совхоз «Власиха», где располагалось политуправление Западного фронта.

Через несколько дней Воробьева призвали в кадры РККА, дали капитанскую шпалу и назначили корреспондентом фронтовой газеты «Красноармейская правда».

Откуда Евгений Воробьев черпал материал для своих очерков, где встречался со своими героями? Главным образом на «передке», в окопах, траншеях, солдатских землянках. Вот один из многих эпизодов.

Как-то ночью Воробьев пробрался в боевое охранение, где находился пулеметный расчет сержанта Ивана Вохминцева. Корреспондент предполагал побеседовать с пулеметчиками и еще до рассвета вернуться на КП полка. Но началась пулеметная дуэль, на переднем крае разгорелся бой. Обстановка осложнилась — немцам удалось отрезать боевое охранение от батальона. «Максим» Вохминцева работал с большой нагрузкой, и «гость» поневоле, став вторым номером пулеметного расчета, прожил в этом окопе двое суток. На третий день пулёметчиков выручили из беды, установилась связь с батальоном. Время, проведенное в окопе, позволило корреспонденту не только описать обстановку на переднем крае, но и суровый быт окопа, его опасности и скупые радости, когда ночью приползал с термосом ротный повар и в окопе веяло пахучим дымом горячего супа или когда солдат мог напиться родниковой воды. Этот визит к Вохминцеву и был подробно описан в очерке «Окопная ночь» — в одном из лучших фронтовых очерков Воробьева.

Любопытно происхождение очерка «Пятеро в лодке». Пять храбрецов во главе с сержантом Иваном Петраковым переправлялись через реку, оставив одежду на берегу, но в касках и с автоматами. На противоположный берег высадились под сильным огнем. Немцы пытались уничтожить отважную пятерку. Петраков закрепил трос, обмотав его конец вокруг сосны. Трос помог бойцам перебраться на другой берег. Переправлялись на плащ-палатках, набитых сеном, на половинках ворот, на бревнах, связанных ремнями и проводом, на бочках. Есть в очерке такая сценка: