Давид Ортенберг - Сорок третий. Рассказ-хроника.

Генерал К- С. Москаленко, командовавший в ту пору 40-й армией, потом рассказывал мне, как все это получилось:

— Накануне я получил сообщение, что Сумы, находившиеся в полосе соседней армии, освобождены. Я, конечно, обрадовался и решил поехать туда, благо что это было недалеко. Прибыл на вспомогательный пункт армии, и там выяснилось, что город в руках немцев. Позвонил начальнику оперативного отдела штаба фронта, сообщил ему и с удивлением услышал его спокойный ответ: «Ничего, к вечеру город все равно будет взят…» А освободили Сумы лишь в сентябре 1943 года.

Что ж, и такие неприятности бывали на войне…

Все эти дни печатаются главным образом материалы тактического характера. В связи с этим возникла одна неожиданная проблема.

На днях был опубликован приказ Сталина, посвященный 25-й годовщине Красной Армии, — об этом я уже упоминал. Есть там такая характеристика немецкой армии: «Их стратегия дефективна, так как она, как правило, недооценивает сил и возможностей противника и переоценивает свои собственные силы. Их тактика шаблонна, так как она старается подогнать события на фронте под тот или иной параграф устава. Немцы аккуратны и точны в своих действиях, когда обстановка позволяет осуществлять требование устава. В этом их сила. Немцы становятся беспомощными, когда обстановка осложняется и начинает не соответствовать тому или иному параграфу устава, требуя принятия самостоятельного решения, не предусмотренного уставом. В этом их основная слабость».

И вот в явном противоречии с этим приказом мы публикуем статьи, показывающие, как под ударами наших войск в связи с меняющейся обстановкой немцы как раз и меняют свою тактику. Должен сказать, что мы в эти дни пытались разъяснить этот тезис приказа, но ничего у нас не получилось. Был у меня разговор на эту тему с Г. К. Жуковым. Он мне сказал, что отношения к приказу не имеет, быть может, кто-то подсунул Верховному этот тезис? А может быть, Сталин сам это сделал? Но если в стратегии войны, по словам Жукова, Верховный понемногу стал разбираться, то в области тактики оставался неграмотным.

Отзываться уничижительно о тактике врага — значит неправильно ориентировать наши кадры, размагничивать их. Это не только недооценка врага, но и неверная оценка самих себя. Нам приходится воевать не со слабым, а с сильным противником, владеющим искусством ведения боя. Этих позиций мы старались в газете придерживаться и ныне.

С Южного фронта, куда перебрался Симонов, мы получили его очерк «Путь на Запад». В отличие от прошлых путевых заметок, в нем нет рассказа об увиденном на поле боя, в освобожденных городах и селах, о боевых частях. Это писательские раздумья о душе народа, только сейчас так ясно, так осязаемо раскрывшейся.

Симонов побывал во многих наших городах в те дни и часы, когда под натиском врага мы их оставляли. «Я не помню человека, — говорит он, — который бы ставил под сомнение, что мы вернемся туда, откуда ушли. Он порой гадал о своей личной судьбе — вернусь или не доживу, но судьбу родного народа и родного города он никогда не ставил под сомнение. Во имя этого сержант Старчевой прошел от Сталинграда до Ростова через такое, что и присниться не может человеку. Во имя этого генерал, у которого открылись старые раны и который, терпя боль и муку, шел вперед со своей же армией и на коротких привалах лежал ничком, закрыв глаза, и, превозмогая боль, по телефону обычным своим ровным голосом приказывал и бодрил шедших с ним счастливых победой людей».

Нет в очерке имени генерала. Но я-то знал, что это был К. К. Рокоссовский.

Есть в очерке эпизод, который у Симонова приобретает значение поэтического символа. Когда наши войска отступали, взорвать Даргкохский мост было приказано лейтенанту Холодову. Мост был заминирован. Лейтенант дождался, когда группа немецких автоматчиков дошла до середины моста, и поджег шнур. Немцы заметили Холодова и настигли его автоматной очередью. В ту же секунду мост взлетел на воздух. Падая, Холодов сжал в руках винтовку, и лавиной обрушившегося камня его засыпало тут же у моста. Когда же мы перешли в наступление, к посту подошли наши солдаты. Они увидели этот каменистый холм, на котором среди камней торчало острие заржавленного штыка.

— Здесь Холодов! — сказали они, стали разрывать смерзшуюся землю и под ней нашли своего однополчанина. Он не лежал, а стоял под землей. Как мертвый часовой, простоял он под землей эти полтора месяца, словно ожидал товарищей, которые рано или поздно вернутся ко всем взорванным ими при отступлении мостам…

С этим эпизодом перекликаются очень сильные стихи Николая Асеева «Наступление». Они тоже о том, что в самые горькие дни мы верили, что вернемся, что враг будет изгнан с нашей земли.

Среди других материалов особое внимание привлекает статья полковника П. Донского «Параллельное преследование». Статья большая, на три колонки. Само название говорит о ее содержании. Написана она эрудированным человеком, знающим историю оперативного и тактического искусства. Но это не только историко-теоретическое изыскание, а собранный по крупицам опыт параллельного преследования в последних операциях. Мы были уверены, что ее с интересом и пользой для себя прочитают не только командиры частей, соединений, но и военачальники, и, судя по полученным откликам, не ошиблись.

Но кто же такой полковник П. Донской? А это наш специальный корреспондент капитан Петр Олендер, хорошо знакомый читателям по его репортажам и другим материалам со Сталинградского, Донского, Юго-Западного и других фронтов. Но прежде чем рассказать о превращении капитана в полковника, расскажу о самом Олендере, и не своими словами, а процитирую Василия Гроссмана. Василий Семенович знал его не только по корреспонденциям и очеркам, он с ним встречался на фронте, видел в самых критических ситуациях, ел, как говорится, кашу из одного котла. Он так тепло, проникновенно говорил об Олендере, что мне не захотелось сокращать текст выступления, и, попросив извинения у читателей за длинную выдержку, я приведу ее полностью: