Давид Ортенберг - Сорок третий. Рассказ-хроника.

Есть в кавалерии слово «всадник». Поразительное по точности слово. Всадник не просто человек на коне; это человек, сросшийся с конем. Такого слова еще нет в авиации. Но понятие такое уже есть. Когда летчики класса Глинки садятся в машину, они действительно чувствуют себя спаянными с ней. Все органы самолета ощущаются ими, как органы собственного тела. Перебой мотора отзывается физической болью, перегрев — как температура собственной крови. И все это органически, как бы впереди сознания.

В 1942 году на Крымском участке фронта с Дмитрием Борисовичем произошел поразительный случай. Получив задание сопровождать Илы, Глинка в составе пятерки двигался к передовой. Он шел замыкающим и зорко озирал небо. Вдруг на линии фронта возникла стая «юнкерсов», летевших к нашему переднему краю. Вот уже отделился ведущий, взял скорость и перешел в пике. Глинка рванулся к ним. В поле его зрения шли три немецких аэроплана, они готовились пикировать вслед за ведущим. Имея преимущество в высоте и превратив высоту в скорость, Глинка сразил всех троих. Первый, вспыхнув и вертясь с крыла на крыло, стал быстро падать в море. Второй снижался планирующим спуском. Третий пытался оттянуться на свой участок. Впрочем, дальнейшая их судьба Глинку уже не интересовала. Он заметил появление четвертого «юнкерса» и кинулся на него. Расстояние между ними быстро уменьшалось. Вот уже отчетливо видно металлическое поблескивание его левого крыла. Но что это? Странно… Ведь это же не крыло. Это никелированная спинка металлической кровати, а вот это, слева, не облачко, а подушка соседа по койке.

— Где же это я? — удивленно спросил Глинка.

— Вы в госпитале, — ответил молодой женский голос.

Оказывается, Глинку нашли в бессознательном состоянии далеко от останков его сбитого самолета. Лежал он целым и сравнительно невредимым на широких шелковых волнах своего парашюта. Что произошло с ним в воздухе, как он заметил аварию, каким образом выбросился из самолета — ничего этого Глинка не помнит. Последнее его впечатление: атака четвертого. И все. По-видимому, он был контужен еще в небе, потерял сознание и все дальнейшее проделал уже автоматически.

Вот это и называется талантом. Талант — не просто отчетливо выраженное дарование. Это дарование, помноженное на школу. Но и этого мало. Это школа, перестроившая всю психику человека в одну стремительную и всепоглощающую направленность. Такая направленность как бы наделяет сознанием самую мышцу, сухожилие, кость. У человека становятся умными руки, плечо, колени. Воля его удваивается, утраивается волею каждой клеточки его тела.

Когда Лев Толстой умирал, вслед за последним вздохом, прекратившим существование гения, продолжал еще вздрагивать указательный палец правой руки. Толстой… писал!

Никакое событие, даже сама смерть, не в силах убить в творческом человеке стремление к тому, чему он посвятил всю свою жизнь, всего себя до последнего дыхания.

Дмитрий Глинка посвятил себя битве с врагами советского народа. Когда спрашиваешь его, какие личные качества дали ему возможность сбить 21 фашистский самолет, он пожимает плечом, растерянно улыбается и говорит:

Да, собственно, только одно… Я крепко усвоил нашу новую поговорку: «Хочешь жить — убей немца».

Эту фразу Глинка призносит очень просто, без нажима, без тени патетики. Уничтожение врага стало для Глинки в полном смысле слова глубочайшей потребностью. Погибнет ли он в бою — это еще большой вопрос, но лишите его боя, и он задохнется.

Вот он стоит на аэродроме у элегантного своего истребителя. Эта маленькая машина хорошо знакома немцам. Глинка стоит у своей машины в ожидании сигнала: скоро он вылетит на задание во главе группы истребителей. В ближайшие минуты должны появиться бомбардировщики, которых ему поручено сопровождать.

Глинка стоит у машины в синем комбинезоне, со шлемом под мышкой. Ветер играет его золотистым чубом. Он ждет. У него есть еще пять минут. Мало? Но летчики говорят: целых пять минут. Что же делает в это время Глинка? Достает записную книжку, вынимает вкладыш и читает его, беззвучно шевеля губами. Слывя грозою в небе, Глинка очень лиричен на земле. Он любит музыку и поэзию. В записной его книжке хранится стихотворение Исаковского, вырезанное им из газеты. Некоторые строки подчеркнуты. Чувствуется, что эти строки задели в Глинке что-то очень большое, очень важное:

В очерке Ильи Сельвинского нет биографических данных героя. Такого рода сведения были бы чужеродны художественной ткани повествования. Это сделаю ныне я, расскажу и о том, что было с летчиком после встречи Сельвинским.

Глинка Дмитрий Борисович родился в 1917 году. Дважды Герой Советского Союза. В Советской Армии с 1937 года. Окончил в 1939 году военно-авиационную школу, а в 1951 — Военно-воздушную академию. В июне 1941 года — лейтенант, после войны — полковник. Был командиром звена, адъютантом эскадрильи, начальником воздушной стрелковой службы полка. Совершил около 300 боевых вылетов, сбил 50 самолетов противника. После войны — командир полка и заместитель командира истребительной авиадивизии. Награжден орденом Ленина, пятью орденами Красного Знамени, орденом Александра Невского, орденом Отечественной войны 1-й степени, двумя орденами Красной Звезды. Бронзовый бюст — в городе Кривой Рог. Ушел из жизни в 1979 году.

30 апреля.Было в ту пору у газетчиков такое неписаное правило, вернее, непреложный закон: накануне праздников, скажем, годовщины Красной Армии, Октябрьской революции или 1 Мая, не говорить о задачах войск. Полагалось ждать речи или приказа Сталина, а после этого популяризировать, объяснять установки «вождя». На этот раз мы нарушили традицию и напечатали передовую статью «К решающим боям!», в которой выдали «секреты» Ставки. Были в статье такие строки:

«Наступила решающая пора, от которой зависит будущее человечества.

Мы выиграли зимнюю кампанию Отечественной войны… Мы должны помнить, что изгнание врага из пределов нашей Родины только началось… Враг еще не разбит, он еще силен, еще способен нанести удар. Весеннее затишье на фронтах не вводит нас в заблуждение. Это затишье перед бурей, перед большими сражениями, которые не заставят себя долго ждать.

Немцы, несомненно, попытаются использовать лето, чтобы поправить свои дела. Они не отказались от мысли предпринять наступление, чтобы выйти из тупика, куда завела их авантюристическая стратегия гитлеровского командования.