Давид Ортенберг - Сорок третий. Рассказ-хроника.

— Нет, — всполошился он. — Я послал Маленкову. Ответа еще нет.

— Зачем? — удивился я. — Что там крамольного? И почему Маленкову? Он. никогда не занимался печатью.

— Крамольного там ничего нет, — отвечает Поспелов, — но Шолохов! Как же без ЦК?

>Жду еще день, два. Никакого просвета. Прошу Петра Николаевича:

— Позвони Маленкову. Чего тянуть?

— Ну, знаешь! Там у них столько дел!..

Решил сам позвонить Маленкову. Набрал по кремлевскому телефону его номер, говорю:

— Георгий Максимилианович! У вас шолоховские главы. Вам их послал Поспелов…

— Я еще не успел прочитать, — перебил меня секретарь ЦК.

— Разрешите напечатать под нашу ответственность, — прошу я.

— Хорошо, я вам позвоню.

На второй день открываю «Правду» и вижу: напечатаны первые главы из романа «Они сражались за Родину». Меня как обухом по голове. А тут вбегает Шолохов, раскрасневшийся, расстроенный, возмущенный:

— Подвели меня…

— Не только вас, Михаил Александрович, но и всю редакцию…

Оказывается, Маленков позвонил Поспелову. Рукопись он не читал, но против опубликования ее не возражает.

Конечно, нам было обидно. Неприятно и Шолохову. Он — наш корреспондент. По нашей просьбе его призвали в кадры РККА, зачислили в штат «Красной звезды», дали ему звание полковника, поставили на вещевое, продовольственное и денежное довольствие. Наш «кровный» спецкор. По нашему заданию и по нашим командировкам путешествует по фронтам. Это, так сказать, материально-организационная сторона дела. А моральная? Как может себя чувствовать человек в такой ситуации?

В следующем номере «Красной звезды» мы напечатали Шолохова, но немного больше, чем это было в «Правде», в следующем тоже больше, пока не догнали старшего «брата».

Вот такая была внутриредакционная, вернее, межредакционная катавасия!

И раз зашла речь о журналистском соревновании, хочу рассказать еще об одном прямо-таки комичном эпизоде, не страшась, что читатель покачает головой и скажет: «Ну и ну…»

Осенью сорок первого года, когда в Москве было объявлено осадное положение, редакция «Красной звезды» перебралась в «Правду», где и стали печатать нашу газету. Работали мы и жили на пятом этаже, а «Правда» — на четвертом. Вот как-то заходит ко мне Поспелов и спрашивает:

— У тебя что-нибудь Толстого идет?

— Да, — ответил я, — очерк.

— Дай нам, вместе напечатаем.

Честно говоря, не очень хотелось это делать, но и отказать нельзя.

Через неделю Поспелов звонит мне — тот же вопрос и та же просьба. И снова я не поскупился, но подумал: теряем «приоритет». Даже обидно стало. Толстой — тоже наш корреспондент. Тему мы ему заказали, подобрали материал, организовали встречу с фронтовиками. Поди доказывай читателю, что «Правда», а не мы, пришла на все готовое. Словом, всякими правдами и неправдами стал я «увиливать» от прямых ответов. Но однажды, когда я сказал Поспелову, что нет у нас Толстого, он меня уличил.

— Как нет? У тебя же в номере заверстан очерк Толстого!

Оказывается, ответственный секретарь редакции «Правды» Леонид Ильичев почти каждый вечер спускался в наборный цех, где верстались наши газеты, и проверял, что у нас идет. Там он и обнаружил очерк Толстого, поймал меня, можно сказать, за руку. Пришлось и этот очерк отдать Поспелову.

Дело плохо, подумал я, не скроешься от него. Надо что-то придумать. Пришла очередная статья Толстого. Вычитал я ее, но раньше, чем написать «В набор», зачеркнул название и поставил «О самоокапывании». А над заголовком вместо Толстого появился таинственный Петров. Так она и была заверстана в полосе. А когда «Правда» ушла на ротацию — она печаталась раньше нашей газеты — поставили настоящее название очерка и фамилию Толстого…

Вскоре мы вернулись в свое помещение на улицу Чехова и таких ситуаций больше не возникало.

Уже после войны, когда мы с Петром Николаевичем ударились в воспоминания, я ему все и рассказал. Но упреков я не услыхал, он понимал, что я вправе ему напомнить историю с главами романа Шолохова…

В войска на фронт приходит пополнение. Мы не могли не заинтересоваться, как новобранцев готовят к боям. Решили посвятить этой теме целую полосу и сделать ее поручили Василию Ильенкову и Михаилу Зотову. Они выехали на Западный фронт. На КП дивизии им посоветовали не торопиться. В полк, куда они собирались пойти, дороги разминированы еще не всюду. Но корреспонденты все же отправились в полк. Там им пообещали рано утром организовать встречу в одной из рот новичков с бывалым воином. Записи с молодыми и должны были послужить материалом для задуманной полосы.

Под аккомпанемент близкой артиллерийской стрельбы спецкоры переспали часок-другой в одной из бывших немецких землянок и с рассветом появились в роте. А на третий день ввалились ко мне и сразу же отрапортовали:

Полоса не получилась.

— Почему?

Стали объяснять. Вначале все шло, как задумали. Собрались бойцы, только что прибывшие из запасного полка и еще не нюхавшие пороха. Политрук роты, младший лейтенант, привел бывалого солдата и попросил его рассказать, как он освоился на войне, как преодолел страх. Корреспонденты наточили карандаши и приготовились писать.

— Призывался я, братцы, в Алма-Ате. Получил повестку из военкомата и на душе похолодало. А когда наш эшелон пересек Волгу и мы попали под бомбежку, страшно стало. Но это еще что! Прибыли мы на передовую. Кругом стрельба. У меня душа в пятки ушла. А потом нас подняли в атаку, и моего друга Митьку сразу скосило — упал и не поднимается. Тогда-то, скажу по совести, совсем страшно стало…

— Ты вот что скажи, — перебил его политрук, — как дальше-то было… Страх свой ты преодолел или нет?

— Так точно, преодолел! — с готовностью подтвердил боец и умолк.

— Ну а дальше? — строго спросил политрук.

— А что дальше? — пожал плечами солдат. — Дальше снова пошли в атаку, не так страшно было, конечно, как раньше, но все равно страшно было. А потом привык…

Ильенков и Зотов клялись и божились, что ничего от себя к этой сценке в роте не прибавили.

Есть у нас другой материал на ту же тему, — объявил Ильенков. И увлеченно, со множеством деталей стал рассказывать историю, о которой они узнали уже на обратном пути в Москву.

Среди развалин небольшого городка уцелела мельница. Никто не сомневался, что это белое высокое здание, возвышавшееся над руинами улиц, было заминировано. Но саперы, побывавшие там, мин не обнаружили. Тогда поручили еще раз обследовать мельницу одному из наиболее опытных саперных командиров, капитану Широкому. Он тщательно исследовал все ее закоулки и в одном месте вдруг уловил тихий стук часов. Стало ясно, что работает механизм взрывателя замедленного действия. Немцы, вчера изгнанные из этого городка, решили оставить о себе «память». Взрыв мог произойти каждую секунду. Капитан выбежал из здания и крикнул бойцам: