Михаил Супотницкий - Очерки истории чумы. Книга I. Чума добактериологического периода [без иллюстраций]

Однако в его «Рассуждениях о прививании чумы» мы не обнаружили каких-либо фактов, позволяющих утверждать, что Самойлович испытал свой способ во время московской чумы.

По утверждению Орреуса, он только предложил Медицинскому совету начать соответствующие опыты на приговоренных к смерти. Но Совет отклонил это предложение по весьма веским соображениям:

не только из описаний всех писавших о чуме авторов, но также из самых последних наблюдений в Яссах и Москве, без сомнения явствует, что чума — в отличие от оспы, лишь однажды поражающей человека, при случае повторяется;

эту заразу при появлении болезни нельзя считать неизбежной; наоборот, по божьей милости, сейчас можно надеяться на полное ее уничтожение; поэтому эта операция сама по себе опасная — бесполезна — а в будущем смехотворна;

поэтому жестоко и бесчеловечно даже приговоренных к смерти, даже здоровых людей низшего класса, которых, может быть, и не коснется поражение, подвергнуть опыту ради такой туманной надежды, а всякий благородный тем более откажется рисковать по собственной воле.

Однако эта идея быстро овладела умами честолюбивых ученых и стала реализовыватся с пугающей власти бесконтрольностью. Трагические последствия не заставили себя долго ждать (см. очерк XIII).

Итоги и загадка эпидемии.На наш взгляд, весьма интересен и требует объяснения тот факт, что в эту столь массовую эпидемию, по сути захватившую дважды холодное время года, и при наличии септических форм, не отмечено случаев легочной чумы.

Потери от эпидемии были прямыми и косвенными. К.Г. Васильев и А.Е. Сегал (1960) подсчитали прямые следующим образом. Из Москвы, по сведениям Шафонского и Самойловича, бежала во время чумы половина населения. Если считать 300 тыс. за среднюю цифру населения Москвы того времени, то в ней осталось около 150 тыс. человек. Можно предположить, что из них заболело чумой не менее 100 тыс. человек. Средняя летальность от бубонной чумы без лечения стрептомицином составляет 60 %. Следовательно, умерло 60–70 тыс. человек. Эти цифры, в общем, совпадают и с числом выморочных и зараженных домов, которые составляли 3/4 всех московских домов. Среди врачей погибших не было. Но по данным Г. Гезера (1867), среди священников, имевших тесный контакт с больными, погибло 150 человек. Обнаружено до 1 тыс. закопанны х во дворах или просто выброшенных трупов. На борьбу с чумой только в Москве правительство израсходовало 400 тыс. рублей. Косвенные потери носили политический характер, и их еще предстояло России понести. «Ограбление богоматери» и агитация безместных попов были только искрой, попавшей в кучу накопившегося горючего материала. Из Москвы после подавления бунта к казакам на реки Яик и Дон, бежала масса «недовольного элемента», усилившая царившие там мятежные настроения. В сентябре 1773 г. началось восстание под предводительством Пугачева.

Вполне естественно задать себе вопрос, может ли повториться чума в Москве уже в наше просвещенное время молекулярной диагностики, накцинопрофилактики и антибиотикотерапии? Ответ на него давайте поищем в ответах на следующие вопросы.

Возможен ли контакт жителей Москвы с чумными крысами и блохами, если они вдруг появятся? Да, возможен! Около ста тысяч лиц без определенного места жительства обитают вместе с крысами в подземных коммуникациях столицы, в подвалах домов и просто во всякого рода «темных углах». Они и могут стать «сухими дровами» эпидемии.

Будет ли среди них распознана во время чума? Вряд ли! Легкие бубонные формы чумы, обычно появляющиеся в начале такой эпидемии, не вызовут никакого беспокойства санитарной службы. Их будут лечить как неспецифические адениты, но скорее всего заболевшие не будут обращаться к врачам. Еще меньшее беспокойство у властей вызовет полуразложившийся труп бродяги.

Как могут сформироваться эпидемические цепочки между людьми? Когда смертность среди таких лиц примет массовый характер (тем самым чума обратит на себя внимание властей), то это будет означать, что чума уже широко распространилась по столице, сотни людей переносят ее в легкой, амбулантной форме, и контроль над эпидемической ситуацией утрачен. Дальнейшее развитие эпидемии будет зависеть от генотипов людей, заразившихся чумой в результате укуса чумных блох, т. е. от наличия среди населения носителей генов, способствующих развитию очаговых некрозов в легких при развитии у них чумного сепсиса. Процесс формирования цепочек легочных форм чумы будет напоминать игру в «русскую рулетку». Первые единичные случаи вторично-ле-гочной чумы могут появиться сразу в разных концах Москвы и вне зависимости от плотности «сухих дров» эпидемии. Но и их обычно просматривают врачи даже на эндемичной территории. От них потянутся цепочки случаев первично-легочной чумы, в свою очередь, уже зависящие от плотности контакта здоровых и больных людей между собой.

Возможна ли вообще чума в Москве? Раз она была в прошлом, то возможна и сегодня, и в будущем. Все крупные эпидемии чумы в Москве были представлены бубонной формой болезни (за исключением «черной смерти»), она же, в свою очередь, обычно «не выходит» за пределы своих природных очагов. Значит, эпидемии чумы в Москве имели местное происхождение. Но вот когда и при каких условиях начинают «разогреваться» такие очаги, неизвестно.

К концу XVIII столетия угасли природные очаги чумы Западной, Центральной и Северной Европы. Разбросав свои смертельные искры по Москве в 1770–1773 гг. остыл и реликтовый очаг Русской равнины. Чума как бы «сдвинулась» на юго-восток. Свою активность на европейском континенте сохранили Балканские, Причерноморские (их южная часть) и Прикаспийские Северо-Западный очаги чумы. Эпидемии локализовались на определенных, нередко небольших пространствах. Чума перестала играть в жизни европейцев ту страшную роль, которая была ею присвоена в XIV–XVII веках.

В конце XVIII века страх перед инквизицией окончательно прошел и учение Фракасторо о контагии стало «размываться» эмпирическим опытом врачей. Контагий как причина, вызывающая чуму, по-прежнему получает признание медицинской наукой, однако накапливаются эпидемиологические наблюдения, ставящие под сомнение «прилипчивость» чумы и указывающие на обязательное участие в эпидемиях еще каких-то пока не известных факторов. В начале XIX столетия наблюдается еще одно загадочное явление — возвращается легочная чума, уже настолько прочно забытая клиницистами, что о ее существовании в прошлом узнают только из средневековых летописей.