Константин Вержбицкий - Развитие системы принципата при императоре Тиберии (14–37 гг. н. э.)

Веллей Патеркул (II, 89) без тени сомнения пишет о восстановлении Августом старинного государственного строя, то есть — республики. Гораций Флакк, бывший солдат республиканской армии Брута и Кассия (Hodes, II, 7, 1-16), принял режим принципата, принесший мир на измученную войной италийскую землю. Обращаясь к Августу в своих "Одах", он прославляет его как человека, в руках которого находятся благополучие и процветание Рима. Залог спокойствия и счастья римлян — власть Цезаря; никакая опасность не страшна, пока он жив (ibidem, III, 14, 1-16; IV, 5; IV, 14, 1–6; IV, 15). Восхищение, которое вызывал Август у Горация, было, по-видимому, искренним: переживший ужасы гражданской войны поэт испытывал глубокую благодарность к императору-миротворцу. [457] См.: Покровский М. М. История римской литературы. М-Л., 1942. С. 214; Дуров В. С. Поэт золотой середины // Квинт Гораций Флакк. Собрание сочинений. СПб., 1993. С. 7; Сергеев Д. Д. Представление о государстве и государственной власти римских писателей эпохи Августа // Античный мир. Сборник научных статей к 65-летию со дня рождения проф. Э. Д. Фролова. СПб., 1998. С. 299–301.

Осознание всей глубины переворота пришло далеко не сразу. Понадобились несколько десятков лет августова мира ( Pax Augusti ), в условиях которого ставшая привычной политическая стабильность частично утратила в глазах римлян статус безусловной ценности. Необходимость сохранения власти Цезарей во имя общественной безопасности была куда менее очевидна тому поколению, молодость которого прошла при Августе.

Параллельно изменению отношения римского общества к созданному Августом режиму единоличной власти менялся и сам этот режим, и люди, его представлявшие. По мнению Ж. Гаже, уже преемник Августа Тиберий в период своего правления находился под воздействием новой концепции императорской власти, воспринимая самого себя как живое воплощение величия римского народа ( majestas populi Romani ). [458] Gage J. Les Classes sociales… P. 60, 71. Из первого гражданина принцепс превращается в неограниченного повелителя, вознесённого на недосягаемую для простых смертных высоту и с этой высоты самовластно распоряжающегося судьбами миллионов людей, как провинциалов, так и римских граждан.

Таким образом, авторитарная сущность системы принципата, которую его основателю удалось искусно замаскировать, выступает рельефно в век Юлиев-Клавдиев. В условиях террористического режима (20-60-ые гг. I в. н. э.) республиканизм, за который в силу установившейся политической традиции продолжают цепляться властители империи, превращается в фикцию, которая никого уже не могла ввести в заблуждение. Те, кто пережил репрессии Тиберия, безумства Калигулы, самодурство Нерона, не могли не понимать, что государственный строй Рима в эпоху Августа и его преемников претерпел коренные изменения и само это время начинает осознаваться как исторический рубеж, отделяющий республику сената и римского народа ( Senatus Populusque Romanum ) от империи Цезарей.

Весьма характерно в этой связи, что противопоставление принципата и республиканского строя впервые ясно обозначено у Сенеки Младшего, юность которого прошла при Тиберии (Senec. De clem., I, 9, 1).

Представление о том, что государственный строй Рима на рубеже старой и новой эры претерпел коренные изменения, получило затем дальнейшее развитие у историков II в. н. э., Корнелия Тацита и Аппиана (Tac. Hist., I, 1; Ann., I, 1–2; App. B. C., I, 5–6). Для Диона Кассия, Геродиана и других авторов III–V вв. н. э. история Рима уже чётко разделена на периоды республики и империи (Dio, LI, 1–2; LII, 13–18; Amm. Marc., I, 6, 4–7; Herod., I, 1; Zos., I, 5, 2–4). В историографии Возрождения и Просвещения эта дефиниция сделалась традиционной [459] Вико Дж. Основания новой науки об общей природе наций. М., Киев, 1994. С. 413, 418–419, 454, 468; Монтескье Ш. Л. Рассуждение о причинах величия и падения римлян // Монтескье Ш. Л. Избранные произведения. М., 1955. С. 75; Гиббон Эд. История упадка и разрушения Великой Римской Империи. Т. I. М., 1997. С. 160. и безраздельно господствовала в исторической литературе вплоть до выхода в свет "Римского государственного права" Т. Моммзена.

Те изменения, которые произошли в отношениях принципата с римским обществом, открыли римлянам глаза, став для них чем-то вроде отрезвляющего холодного душа. На смену удовлетворённости существующем положением вещей, свойственной общественным настроениям эпохи Августа, [460] Буассье Г. Оппозиция при Цезарях // Сочинения Гастона Буассье. Т. II. СПб., 1993. С. 99–100. приходит совершенно иное мировосприятие. Мужественная стоическая философия приобретает широкую популярность и в какой-то момент при Нероне и Флавиях даже становится идеологическим знаменем сопротивления императорскому режиму со стороны аристократии, связанной с республиканскими традициями. [461] Starr G. Civilization and the Caesars. The intellectual revolution in Roman Empire. New-York, 1954. P. 135–142.

Моральная философия стоиков — явление, столь же показательное для римского общества времён Сенеки и Тацита, как легкомысленная поэзия Овидия — для времени Августа. Римский мир, ещё недавно казавшийся воплощением гармонии, обернулся своей теневой стороной — бессилием и беспомощностью личности пред могуществом авторитарной власти. Хуже всего было то, что на этой тирании по существу и покоился Orbis Romanus : огромному государству, созданному в результате длившихся не одно столетие завоевательных войн, требовалась твёрдая рука единовластного правителя. Прежняя аристократическая республика с её перманентными гражданскими распрями, с не прекращающейся ни на миг борьбой кланов и партий, не могла обеспечить даже внутреннюю стабильность, не говоря уже о решении таких задач, как сохранение и, по возможности, расширение империи, или интеграция всех римских владений в единое политическое целое. Лучшие умы Рима отчётливо сознавали, что никакой альтернативы империи Цезарей нет (Tac. Hist., I, 1), и, тем не менее, этот строй, в том виде, какой он принял при преемниках Августа, был для них непереносим.

Стоическая философия с её идеями о внутренней свободе человека, независящей от внешних, в том числе и политических, условий, была просто создана для того, чтобы служить учительницей жизни этим людям, одинаково неспособным принять крайности республиканской свободы и ничем не ограниченного деспотизма. Впрочем, пресловутая внутренняя свобода (???) на практике нередко оказывалась лишь свободой уйти из жизни: для эпохи раннего принципата нам известно немало подобного рода самоубийств. [462] Inge W. R. Society in Rome under the Caesars. London, 1888. P. 70–73. Однако владыки империи пытались посягнуть и на это последнее право своих подданных, считая, без сомнения, что римляне должны не только жить, но и умирать, как им хочется (Suet., Tib., 61).