Константин Вержбицкий - Развитие системы принципата при императоре Тиберии (14–37 гг. н. э.)

Так Г. С. Кнабе в монографии, посвященной творчеству Тацита, указывает на явное несоответствие между объективными фактическими данными о политических процессах и тем впечатлением, какое они произвели на историка, и которое он хочет передать читателю. Годы Тиберия представляются автору временем глухой политической борьбы и острой социальной ломки, эпохой, когда старая аристократия еще сохраняла сильные позиции и могла оказывать принципату действенное сопротивление. [448] Кнабе Г. С. Корнелий Тацит. М., 1981. С. 163–164.

Нам кажется, что оснований для подобного утверждения нет. Реальное число процессов значительно превосходит то, которое известно нам из источников, и в этом смысле данные Тацита могут служить, в лучшем случае, лишь показателем относительного роста или спада репрессий в тот или иной период принципата Тиберия. Судить об их общем количестве на основании лишь тех дел, о которых есть сведения в источниках, так же невозможно, как нельзя судить об истинных размерах айсберга по величине его надводной части. Во-первых, ни Тацит, ни Дион, ни тем более Светоний не ставят перед собой цель рассказать о каждом эпизоде политических репрессий, тем более что это физически невозможно сделать в рамках одного сочинения. Поэтому они упоминают некоторые, наиболее яркие, в которых фигурируют, как правило, известные люди: бывшие курульные магистраты (Секстий Пакониан, Котта Мессалин, Квинт Сервий, Секст Вистилий, Анний Поллион, Аппий Силан, Кальвизий Сабин, Мамерк Скавр, Фульциний Трион, Тарий Грациан, Гай Гальба, Луций Аррунций, Луканий Лациар), крупные военноначальники и наместники провинций (Лентул Гетулик, Помпоний Лабеон), выдающиеся представители всаднического сословия (Вескуларий Флакк и Юлий Марин), богатые и влиятельные провинциалы (Лакон, Арголик), гвардейские офицеры (Юлий Цельс), женщины из знатных римских или провинциальных семейств (Эмилия Лепида, Помпея Макрина). Кроме того, некоторые из упомянутых в "Анналах" лиц в своё время приобрели известность на литературном поприще, другие стяжали себе славу непревзойдённых мастеров красноречия, не брезгуя, в том числе, и политическими доносами. Во-вторых, lex majestatis на основании которого эти репрессии осуществлялись, действовал не только в Риме, но и в провинциях, причем, и это в-третьих, императорский террор не ограничивался исключительно элитой общества, тогда как внимание Тацита, Светония и Диона Кассия, как, впрочем, и любого римского автора, приковано исключительно к столице и высшим кругам. [449] Егоров А. Б. Рим на грани эпох. С. 151. Широкое распространение в последние годы принципата Тиберия внесудебных расправ также заставляет предполагать большое количество неучтённых жертв: одна только резня в Гемониях, учинённая по приказу принцепса в 33 г. унесла, должно быть, жизни нескольких сотен людей.

По подсчётам А. Б. Егорова всего в источниках содержится информация о 79 процессах об оскорблении величия. [450] Там же. Этот же исследователь в работе "Политическое развитие системы принципата при Тиберии", указывает, что, по крайней мере, в 17 из известных нам судебных дел налицо явный выход за рамки традиционного lex majestatis . Еще в 19 случаях мы не в состоянии точно определить характер обвинений, и, таким образом, получается, что более чем каждый четвёртый процесс при Тиберии противоречил действовавшим законам. [451] Егоров А. Б. Политическое развитие системы принципата при Тиберии. // Социальная структура и политическая организация античного общества. Л., 1982. С. 135–168.

Производить собственный подсчёт числа тех процессов и их жертв, о которых есть упоминания в источниках, мы не стали, так как, по изложенным выше причинам, сделанную Тацитом выборку никак нельзя назвать представительной. Невозможно даже приблизительно сказать, какую часть судебных дел о laesa majesatas , имевших место в том или ином году, он упоминает, но это не означает, что в "Анналах" вовсе нет указаний, по которым мы могли бы судить о масштабах репрессий Тиберия. Таким указанием для нас служит, прежде всего, точка зрения самого Тацита, в основе которой, как представляется нам, лежит огромный фактический материал, обработанный и систематизированный римским историком в процессе работы над "Анналами". Эта предварительная работа скрыта от наших глаз, но у нас есть её результат — исторический труд Тацита.

Что касается заговоров, против которых будто бы действовал закон об оскорблении величия, [452] Marsh F. B. The reign of Tiberius. P. 284–292; Smith Ch. E. Tiberius and the Roman Empire. P. 162–163, 179–185; Rogers R. S. 1) Tacitean pattern in narrating treason trials. // TAPhA, LXXXIII, 1952. P. 274–311; 2) Treason in the early Empire. // JRS, XLIX, 1959. P. 123–127; 3) The case of Cremutius Cordus. // TAPhA, CVIII, 1965. P. 351–359. то дела Клутория Приска, Кремуция Корда, Вотиена Монтана, Секста Вистилия, Мамерка Скавра, Луция Аррунция и другие им подобные не могут быть подведены под определение "заговор", так как умысел против принцепса никак не фигурирует ни в формальном содержании обвинения, ни среди причин возбуждения дела. В ряде случаев под понятие "заговор" попадала магия, словесные высказывания и другие нейтральные действия. Единственным реальным заговором, с которым Тиберию пришлось столкнуться, был заговор Сеяна, и именно с ним связан апогей террора в начале 30-ых гг. Однако, как явствует из сообщения Диона Кассия (Dio, LVIII, 14), вина большинства обвиняемых состояла лишь в том, что они всеми силами добивались расположения человека, которого принцепс вознес выше всех прочих граждан и почти вровень с собой. Под суд шли те, кто был связан с казненным префектом дружбой или родством, льстил ему и предлагал в сенате почести любимцу Цезаря.

Тиберий успел пресечь готовящийся против него заговор на стадии формирования, и число лиц, осведомленных о планах префекта, не могло быть в тот момент велико. "Заговорщики" — это те, кто, видя в какой милости Сеян у принцепса, искали его покровительства и дружбы. Большинство обвиняемых поспешило упредить жестокий приговор самоубийством, рассчитывая ценой добровольного ухода из жизни сохранить свое имущество для наследников, а свои тела — для погребения (Tac. Ann., VI, 29; Dio, LVIII, 15). Немногие отважились явиться в судилище, чтобы отстаивать свою невиновность. Одним из этих мужественных людей был Марк Теренций, речь которого в сенате, даже если она сочинена Тацитом, показывает, кого в действительности карал Тиберий под именем заговорщиков и соучастников преступного замысла Сеяна (Tac. Ann., VI, 8; Dio, LVIII, 19).

В виду важности данного отрывка "Анналов" мы позволим себе привести его текст в русском переводе, выполненном А. С. Бобовичем. [453] Корнелий Тацит. Анналы // Корнелий Тацит. Сочинения в двух томах. Т. I / Пер. А. С. Бобовича. М., 1993. С. 157–158. "Вероятно, для меня менее выгодно согласиться с предъявленным мне обвинением, чем постараться опровергнуть его" — так начал свою речь Марк Теренций. "Но как бы дело не обернулось", — продолжал он, — "я всё же признаюсь, что был другом Сеяна, домогался им стать и радовался, когда достиг этого. Сначала я видел, что он и его отец стоят во главе преторианских когорт, а позже — ещё и то, что, неся обязанности военачальника, он одновременно управляет городом Римом. Его родственники и свойственники были осыпаемы почестями; всякий, кто был другом Сеяна, тем самым удостаивался расположения принцепса; напротив, те, к кому он питал неприязнь, обрекались на вечный страх и жалкое прозябание. Я не стану никого называть в подтверждение своих слов; попав в беду, я буду защищать всех, кто, подобно мне, непричастен к его последнему замыслу. Ведь мы почитали не Сеяна из Вульсиний, но того, кто породнился с Клавдиями и Юлиями, с которыми он был связан свойством, твоего, Цезарь, зятя, твоего товарища по консульству, исполнявшего в государстве общие с тобой обязанности. Не нам обсуждать, кого ты вознёс над другими, и по каким причинам ты это сделал: боги вручили тебе верховную власть, а наша слава — лишь в повиновении твоей воле. Мы знаем только то, что у нас на виду: кого ты одарил богатством и почестями, кто властен оказывать покровительство, или вредить; и нет никого, кто решился бы отрицать, что всё это было в руках у Сеяна. Пытаться проникнуть в сокровенные мысли принцепса, доискиваться, что он втайне в себе вынашивает, и непозволительно, и опасно; да и достигнуть этого невозможно. Вспомните, почтеннейшие сенаторы, что представлял собою Сеян не в последний день его жизни, а в течение шестнадцати лет. Ведь мы благоговели даже перед Сатрием и Помпонием; [454] Деляторы, пользовавшиеся покровительством Сеяна. Сатрий Секунд был одним из обвинителей историка Кремуция Корда (Tac. Ann., IV, 34). свести знакомство с вольноотпущенниками Сеяна, с его рабами-привратниками почиталось великим счастьем! Что же, моя защита распространяется на всех без разбора? Никоим образом: пусть она имеет силу лишь в должных пределах. Козни против государства и умысел умертвить императора подлежат каре; но да будет нашим оправданием то, что дружбу с Сеяном и услуги ему мы прекратили, Цезарь, одновременно с тобой" — " de amicitia et officiis idem finis et te, Caesar, et nos absolverit " (Tac. Ann., VI, 8).