Виктор Парфёнов - Император Цезарь Август. Армия. Война. Политика [(Античная библиотека. Исследования]

Делать Августа пацифистом означает не понимать одной из основных особенностей римского менталитета. Уже Цицерон, подводя своего рода итоги развития Рима от времен Ромула и Рема, с гордостью констатировал, что в силу ревностного почитания богов и по их воле «мы возвысились над всеми племенами и народами» (Cic. De har. resp. 23. 35), так что римский народ стал «победителем всех народов», и власть римского сената распространяется на весь мир (Phil. IV. 6. 14–15). Бессмертные боги по заслугам дали римлянам господство над всеми остальными народами, так как Рим всегда вел только справедливые войны. [98] Cic. De domo sua. 33. 90; De off. 1. 11.35–37; Phil. VI. 7. 19. См.: Кнабе Г. С. Историческое пространство и историческое время в культуре Древнего Рима // Культура Древнего Рима. М., 1985. Т. II. С. 112 ел.

Аналогичные мысли высказывает Тит Ливий (1. 16. 7), нет недостатка в подобных сентенциях (но уже с монархической окраской) и у Вергилия: в «Энеиде» многократно подчеркивается, что весь обитаемый мир, согласно предначертаниям богов (и лично Юпитера), покорится римлянам (и лично Августу), причем власти Этой не будет конца во времени и пространстве. [99] Verg. Аеп. 1. 239–240; 283, 286; VI. 782–783, 795–798, 851853; VII. 99-101, 257–258. Учитывая, что Вергилий принадлежал к ближайшему окружению Августа, можно не сомневаться, что великий римский поэт кратко и максимально доходчиво изложил официальную внешнеполитическую доктрину нового режима.

Что касается самого Августа, то нельзя не учитывать: воинская доблесть и военная слава с древнейших времен были для римского политического деятеля качествами приоритетными (Cic. Рго Mur.9. 22; 11.2). Для императора активная внешняя политика стала жизненной необходимостью: блеск военных побед должен был заставить подданных нового Ромула забыть о сомнительной репутации Октавиана-триумвира и явиться наиболее эффектным оправданием его единоличной власти.

Однако Август, прагматик до мозга костей, обладавший немалым уже опытом политика и государственного деятеля, прекрасно понимал, насколько рискованным для него и созданного режима было бы безудержное стремление к внешнеполитическим авантюрам. Поэтому он решил для начала создать в массовом сознании хотя бы· иллюзию того, что римляне под его мудрым руководством уже покорили всю ойкумену.

В принципе, как ни удивительно, задача выглядела вполне решаемой, так как в обыденном сознании римлян обитаемый мир в основном совпадал со знакомым им Средиземноморьем, а остальной частью orbis terrarum они интересовались очень мало. [100] Видимо, поэтому у Веллея Патеркула (II. 53. 3) в ореоле завоевателя мира вдруг предстает Помпей времен III Митридатовой войны; скорее всего, отсюда же распространившиеся в Риме при жизни Помпея толки о его внешнем сходстве с Александром Македонским (см.: Plut. Ротр. 2). Следовательно, уже победа Октавиана в борьбе за единоличную власть, означавшая переход под его контроль и восточной половины Римской державы, позволяла претендовать на роль не только спасителя, но и покорителя мира. [101] См.: Штаерман Е. М. От гражданина к подданному // Культура Древнего Рима. М., 1985. Т. 1. С. 53. Неудивительно, что Август буквально навязывал римскому общественному мнению спасительную для него версию: после победы над Антонием историческая миссия Рима, в сущности, выполнена, и страны земного круга склонились перед его властью. [102] Один из распространении сюжетов в монетной чеканке начала 20-х гг. до н. э. — Виктория на земном шаре, символизирующая мировое господство (Mattingly Н. Coins of the Roman Empire in the British Museum. L., 1923. Vol. 1. Nrs. 602–604, 622–623, 686; Sutherland С. Н. V. Coinage in Roman Imperial Policy 31 В.С. — А. D. 68. L., 1951. Р. 19, 29).

Однако с благостной картиной подчинения мира римскому оружию диссонировало одно неприятное обстоятельство: все прекрасно знали, что вне сферы римского господства оставались территории к востоку и западу от Средиземного моря. Поэтому Август с первых лет своего единоличного правления, оставляя Восток с его многочисленными проблемами на втором плане, занялся обещавшим быстрый и верный успех Западом.

Личное участие императора в испанском походе, как упоминалось выше, было продиктовано необходимостью радикально упрочить его внутриполитические позиции. Покорение кантабров и астуров, вне зависимости от подлинных масштабов этого успеха (достаточно скромных), [103] Сразу после отъезда Августа из Испании эти племена восстали, и римлянам пришлось начинать все сначала (Dio Cass. LIII. 29. 1–2). пропаганда Августа представила поэтому как крупный шаг в решении проблемы Запада. [104] Это касается второго закрытия храма Януса в 25 г. до н. э.: символ того, что «во всей державе римского народа, на суше и на море, царит добытый победами мир» (RgdA. 13), хотя в действительности в Испании вновь шла война. В том же году в Лузитании как еще один символ победоносного окончания Испанской войны была основана колония Августа Эмерита (Dio Cass. LIII. 26. 1). На ее монетах первых лет чеканки изображены Козерог, Земной шар, корабельный руль и рог изобилия (Mattingly Н. Соins of the Romaп Empire… Nrs. 305–308). Руль и земной шар символизируют мировое господство, рог изобилия — начало эры материального благополучия, Козерог относится к рождению Августа.

Завоевание северо-запада Пиренейского полуострова еще не означало полного владычества Рима на западе ойкумены хотя бы потому, что ее крайним западным и даже северным пределом в те времена считалась Британия (Strab: II. 5. 8). Если верить римским авторам, до экспедиции Цезаря ее обитатели были вообще неизвестны римлянам, в свою очередь, британцы не знали даже имени римлян. [105] Suet. Iul. 25. 2; Eutrop. VI. 17. 3. Молодому Вергилию британцы представляются «совершенно отделенными от всего мира» (Verg. Вис. I. 67). И даже тогда, когда южная часть острова давно уже была римской провинцией, Плутарх все же подчеркивает, что своим вторжением в Британию Юлий Цезарь «продвинул римскую власть за пределы ойкумены» (Plut. Caes. 23. 3).

Хорошо известно, что Октавиан с первых шагов своей политической карьеры упорно стремился выглядеть наследником военной славы Цезаря. В этом плане престижной должна была выглядеть акция, которая превзошла бы подвиги «божественного Юлия». Видимо, поэтому мысль о покорении Британии не оставлялась даже в разгар гражданской войны, когда далекий остров, казалось бы, меньше всего должен был заботить Октавиана. [106] См.: Ног. Epod. 7. 7–8; Dio Cass. XLIX. 38. 2.

По окончании междуусобных распрей в Риме видимых причин откладывать завоевание Британии не было, тем более что общественное мнение настойчиво требовало новых завоеваний. [107] Ног. Od. 1.21. 13–16; 35.29–30; III. 5.2–4; Tibull. IV. 1.149; Propert. 11. 27. 5. Игнорировать такие настроения новый властелин мира, по крайней мере в первые годы своего правления, не мог себе позволить: демонстративно подчеркивая отличие своей внутренней политики от «тиранического» поведения Цезаря, Август в то же время стремился показать, что в военной сфере он по-прежнему достойно продолжает традиции своего обожествленного отца. [108] См.: Ramage Е. S. Augustus’ Treatment of Julius Caesar // Historia. 1985. Bd. 34. Н. 2. Р. 223–245.