Виктор Парфёнов - Император Цезарь Август. Армия. Война. Политика [(Античная библиотека. Исследования]

Причиной столь неожиданного шага Тиберия едва ли могло стать его недовольство собственным положением, как предполагалось прежде. [342]Б. Левик обоснованно указывает, что к 6 г. до н. э. он занял положение, с которого его не мог сместить никто (зять принцепса, обладатель tribunicia potestas и imperium maius над восточными провинциями), и в случае внезапной смерти Августа, бесспорно, унаследовал бы принципат, особенно если учесть, что он был хорошо известен войскам на Рейне и Дунае. [343]Таким образом, вопрос остается открытым, и в новейшей историографии наблюдается явная тенденция к использованию уже предложенной когда-то гипотезы. В свое время Г. Ферреро счел причиной ухода Тиберия в частную жизнь интриги «партии Юлии», в результате которых 14-летний Гай Цезарь был в том же 6 г. до н. э. избран консулом, правда, с пятилетней отсрочкой вступления в должность. [344]Б. Левик добавляет к этому, что политические интриги Юлии и ее окружения внешне выразились, с одной стороны, в стремлении скомпрометировать Тиберия перед Августом, а с другой — в экстраординарном возвышении Гая Цезаря с нарушением «правил игры» — установленной самим же принцепсом системы наследования. [345]Р. Сигер согласен с тем, что стержнем этого дела были взаимоотношения Тиберия с его пасынками, особенно старшим, и полагает, что столь экстравагантным образом Тиберий попытался гарантировать себе безопасность в будущем: либо доказав свою незаменимость для государства этой своеобразной забастовкой, либо, если Гай Цезарь против ожиданий быстро освоился бы на политической авансцене, показав ему свою полную лояльность и отсутствие честолюбия. [346]

Как бы там ни было, не приходится сомневаться, что Август был категорически против «отставки» Тиберия, как, впрочем, и в непреклонной решимости последнего добиться своего — вплоть до объявления голодовки (Suet. Tib. 10. 2). Позиция Августа понятна: уход отдел его пасынка делал невозможным продолжение программы завоевания мира — по уже изложенным соображениям руководить этим предприятием мог только представитель императорского дома. Смерть Друза, малолетство Гая и Луция Цезарей, возраст и здоровье самого Августа делали в этот момент Тиберия личностью в полном смысле слова незаменимой Его добровольное изгнание, внешне труднообъяснимое, произошло при полном осознании им этого факта и, по сути дела, являлось хорошо замаскированной попыткой шантажировать принцепса. [347]Хотя причины и цели поведения Тиберия можно определять по-разному, одно обстоятельство совершенно очевидно: оба — и Август, и Тиберий прекрасно понимали друг друга. То, что принцепс не пошел на уступки, продемонстрировало — расчет Тиберия оказался неверен: даже ради поддержания темпов осуществления внешнеполитической программы Август не был намерен жертвовать своими династическими принципами. Более того, сам факт, что самоустранение Тиберия действительно болезненно сказалось на внешнеполитическом положении Рима (Vell. II. 100. 1), сделал позицию Августа еще более жесткой и непримиримой: отныне его пасынок, потенциальная угроза Гаю и Луцию Цезарям, должен был навсегда распрощаться с политикой. Высокий престиж Тиберия в армии и административном аппарате государства (военные и администраторы разных рангов, от центуриона до проконсула, считали своим долгом, направляясь на Восток, нанести визит на Родос) только усугубил подозрительность императора. [348]А когда Тиберию после семи лет пребывания на Родосе, ссылки, которая из добровольной стала принудительной, было наконец разрешено вернуться в Рим, то непременным условием его возвращения был полный запрет на политическую деятельность.

На годы опалы Тиберия приходится затишье в Германии: начиная с 6 г. до н. э. римская активность в этом регионе, несмотря на исключительно благоприятную военно-политическую конъюнктуру, резко упала. Правда, было одно исключение — между 5 г. до н. э. и 1 г. н. э. (точная дата неизвестна) Домиций Агенобарб первым и последним из римских полководцев перешел Эльбу, заключил союз с местными племенами и даже попытался ввести среди них культ Августа. [349]Этот поход имел рекогносцировочный характер (Дион Кассий специально указывает, что сражений с германцами не было за всю экспедицию) и был явно санкционирован Августом. [350]

Возможно, смысл этого мероприятия заключался в том, чтобы служить прелюдией к возобновлению завоевания Европы, но только после возвращения Гая Цезаря с Востока и принятия им на себя главнокомандования на Западе. Но Гаю Цезарю не суждено было вернуться живым, а когда дела на Востоке, казалось, грозившие большой войной (То Cass. LV. 10а. 3), были улажены, момент оказался упущенным: германские племена, которые восстановили свой военный потенциал за годы затишья, восстали вновь (они и до этого плохо мирились с римским диктатом — тому же Домицию Агенобарбу при возвращении с Эльбы не удалось навязать херускам их изгнанных соплеменников, очевидно, проримски настроенных аристократов. Эта дипломатическая неудача, в свою очередь, негативно сказалась на римском престиже в Германии). [351]

Грандиозное восстание, казалось, окончательно покоренных племен, выразительно названное участником его подавления «огромной войной» (Vell. II. 104. 2), неожиданно оказалось связанным с радикальной переменой династической ситуации в Риме и, вероятно, повлияло на окончательный выбор Августом своего преемника…

…В полном соответствии с римской традицией во времена Августа необходимым компонентом «имиджа» государственного деятеля продолжала оставаться военная слава. Искусственно сконцентрировав ее на членах императорского дома, отведя роль простых исполнителей остальным военачальникам, сколь бы талантливы они ни были, Август все же должен был заботиться о хотя бы минимальном соответствии юных «принцев крови» необходимым критериям. Отсюда усиленное внимание именно военной стороне карьеры Гая Луция Цезарей (приоритет отдавался Гаю как старшему, но брат шел по его стопам, точно повторяя все ступени его cursus honorum).

С другой стороны, армия приучалась видеть в них своих будущих руководителей — это настойчиво внедрялось в ее сознание отработанными до совершенства методами официальной пропаганды. [352]Но реализация честолюбивых замыслов Августа в отношении приобретения его внуками необходимого опыта военного и политического руководства завершилась трагически: смерть уносит обоих в течение всего лишь полутора лет. [353]

Луций умер в Массилии, когда направлялся к армии в Испанию, а Гай скончался по пути с Востока в Италию якобы от раны, полученной во время военных действий в Армении. Уже тогда молва настойчиво обвиняла в смерти обоих юношей их мачеху Ливию, мать Тиберия, и ставила в связь возвращение последнего с Родоса со скоропостижным устранением его главных соперников. [354]При современном состоянии источников подтвердить или опровергнуть это обвинение невозможно — уход в небытие Гая и Луция Цезарей, освободивший Тиберию дорогу к принципату, скорее всего, навсегда останется покрытым тайной.