Клиффорд Фауст - Великий торговый путь от Петербурга до Пекина [История российско-китайских отношений в XVIII–XIX веках]

Полный список товаров данного обоза не сохранился. По-видимому, по прошествии шести месяцев, 24 мая 1729 года, С.Л. Владиславич-Рагузинский отправил Л. Лангу распоряжение с делегированием тому полномочий на продажу всех оставшихся товаров на границе. А все не нашедшие там покупателя (вероятно, по ставкам, назначенным оценщиками) излишки следовало переправить в Москву, где, заметил Савва Лукич, цены были выше. Обменом не проданной на границе пушниной, по всей видимости, занимались два присяжных оценщика обоза Ф. Лянгусов и Нечаевский. Д. Молоков передал Лянгусову русских товаров на 102 995 рублей (из которых 22 506 рублей принадлежали Нечаевскому), госпоже Третьяковой досталось 5979 рублей в товарах и деньгами (составляющих недостачу по счетам обоза за то время, пока ее муж служил при нем комиссаром, из которых на 2400 рублей алмазов и жемчуга), 4157 рублей наличными (предположительно, деньги на накладные расходы для Лянгусова) и 695 лянов серебром (бравшиеся с собой в Китай или приобретенные там, неизвестно). За вычетом стоимости алмазов и жемчугов, явно привезенных из Китая, и серебра остаток товаров, не проданных в Пекине, оценивается как минимум в 106 тысяч рублей. Наши присяжные оценщики избавились от большей части переданных им товаров в 1731 и 1733 годах. Их стоимость составила 88 016 рублей, за которые они приобрели китайские товары стоимостью 91 623 рубля по ценам франко-границы, или 125 333 рубля стоимости товаров на московские цены. Прибыль, таким образом, составила 37 317 рублей от первоначально названной стоимости. Получается так, что в конечном счете непроданными осталась пушнина и прочие товары приблизительно на 36 тысяч рублей и эту сумму можно засчитать в чистый убыток обоза. Нам известно к тому же, что в окончательном отчете четырех присяжных оценщиков «разница» обозначена в размере 4 тысяч рублей, хотя дело тут всего лишь в ошибке учета, обнаруженной выборщиками (аудиторами), а не в хищении государственной собственности.

Из завезенных для продажи в Москву китайских товаров на 335 301 рубль на 91 683 рубля их приобрели на границе Лянгусов и Нечаевский. Такие данные содержатся в отчете о заключительной проверке счетов А. Третьякова и Д. Молокова, проведенной 20 декабря 1733 года. Распродажа доставленного товара началась в 1730 году в Московской сибирской конторе, хотя товары продолжали поступать в Москву еще до следующего года. За всеми сделками следил известный купец Иван Лакомкин, но и такой авторитетный коммерсант не смог обеспечить порученному ему предприятию полный успех. Многие товары приобрели купцы-единоличники для перепродажи в России или для отправки в Западную Европу, но также сделали покупки служащие по гражданским и военному ведомствам люди, генералы, члены Государственного совета, полковники, даже сержанты и личный состав артиллерийских подразделений. Большинство покупок стоило совсем немного — 40–50 рублей, а то и рубль-два. Только чай расходился большими партиями по несколько тысяч рублей. К 1733 году нераспроданной оставалась почти треть товаров (на 77 287 рублей), и даже к 1735 году, когда в Москву начали поступать товары, приобретенные участниками следующего обоза, кое-что еще было не реализовано. Но тот товар могли занести на счета нового обоза.

Остается еще один, требующий тщательного рассмотрения вопрос — финансового успеха или провала всего предприятия, который в конечном счете оставался актуальным на протяжении 15 с лишним лет от изначального накопления мехов и товаров до передачи непроданных товаров на счета следующего обоза. Сохранившиеся отчеты и счета грешат большими изъянами, и, кроме как в месяцы нахождения в самом Китае, подробный учет никогда больше обозниками не велся. В рамках вынужденных ограничений можно предположить, что тот обоз считался относительно неудачным предприятием. То есть, если бы тот же объем товара оказался в распоряжении купцов-единоличников, государство получило бы гораздо больший доход в виде налогов, чем ему досталось от казенного обоза. Как в свое время утверждал Б.Г. Курц, его можно считать абсолютным провалом, так как он принес «очень большие убытки». Суммируя основные денежные расходы на обоз, о которых сообщает Д. Молоков в 1733 году, в размере 63 687 рублей, а также стоимость всех товаров и деньги, взятые с собой в Китай, — 285 404 рубля, получаем первоначальные издержки в размере 349 091 рубль. Из этих инвестиций следует вычесть стоимость китайских товаров, привезенных в Москву для продажи, оцененных в 335 301 рубль. Если бы все китайские товары удалось продать, и продать задорого, чего, как нам представляется, как раз не случилось, тот обоз как коммерческое предприятие можно было назвать в финансовом отношении успешным. Обратите внимание на то, что речи не шло ни о каких накладных расходах, причитавшихся на такие сложные дела, как содержание расширенной Сибирской коллегии в Москве, а также затраты Коллегии иностранных дел на проведение своих мероприятий с Лифаньюанем и т. д.

Если бы упомянутыми суммами распоряжались руководители какой-нибудь частной компании или купцы-единоличники, вложившие свой капитал в обоз, на все товары, как русские, так и китайские, начислили бы налог по тогдашней ставке 10 процентов цены. Налоговые поступления составили бы приблизительно 28 тысяч рублей за российские товары, фактически отправленные в Пекин, и 16 тысяч рублей за китайские товары, привезенные непосредственно из Пекина. То есть в общей сложности 44 тысячи рублей. Власти, несомненно, оценили свою пушнину по ценам выше, чем назначались на свободном рынке, но тогда получается так, что мы учли в наших вычислениях одни только фактические затраты на обоз.

Посмотрим на это дело с другой стороны: если бы государственные инвестиции в какое-либо еще предприятие составили 350 тысяч рублей, при скромной доходности в 6 процентов денежные поступления в казну превысили бы 20 тысяч рублей, причем с намного меньшим риском и не с такой сильной головной болью. Прямые затраты на обоз, в данном случае составившие 13 процентов за китайские возвращенные товары, были значительно больше 5 процентов, о которых сообщил И.Е. Фокеродт в 1737 году. И если Ф.И. Страленбергу сказали в это время, что сделку «часто заключали из расчета цент-процент », его собеседник представляется человеком неосведомленным или лукавым. Наблюдения И.Г. Фокеродта вполне могут содержать нечто большее, чем просто зерно истины: «Только никудышная и странная организация самого дела, а также простодушный надзор со стороны Сибирского приказа на протяжении хранения и продажи этих товаров, помноженные на мошенничество со стороны чиновников, [назначенных] присматривать за ними, стали причинами того, что громадная часть прибыли ушла в никуда или перешла в их карманы». Возможно, что еще одна команда чиновников, отличавшихся более либеральными подходами к назначению цен на государственные товары и изменению цен в соответствии с рыночной конъюнктурой, обратила коммерческий провал в образец деловой хватки для подражания. Приятное это занятие — выдвижение предположений. Мы не можем сказать, насколько продолжительная выстроилась очередь чиновников с бездонными карманами от сборщика ясака до надзирателя над продажами в Москве. Однако приговоры по обвинению в растрате государственных средств и злоупотреблениях следовали один за другим, примером может служить дело о задолженности, причитающейся с комиссара обоза С.М. Третьякова. Расплата по его долгу легла на казну обоза и, в конечном счете, на вдову самого Степана Михайловича. X. Трусевич выдвинул предположение о том, что участников обоза часто обманывали, когда заставляли платить чрезмерно высокие цены за животных и расходовать излишние средства на их содержание. В данном случае опять можно предложить, что обозникам платили не по ведомости. Причем Трусевич не мог предоставить какие-либо иные доказательства, кроме заявления о том, что некоторые цены кажутся ему сомнительными.