Теодор Моммзен - Римские провинции от Цезаря до Диоклетиана

Однако вероятно в это время, в средствах сообщения через пустыню произошла знаменательная перемена благодаря начавшемуся применению верблюдов. В более древнее время верблюд встречается, как известно, только в Азии и вплоть до Аравии, между тем как Египет и вся Африка знают исключительно лошадь. В течение трех первых веков нашего летосчисления эти страны обменялись ролями, и арабская лошадь и ливийский верблюд, так сказать, вступили в историю. Впервые верблюд упоминается в истории войны, которую вел в Африке диктатор Цезарь; то обстоятельство, что при перечислении добычи наряду с пленными офицерами упоминаются 22 верблюда царя Юбы, свидетельствует, что обладание ими было тогда в Африке явлением необычным. В IV в. римские генералы, прежде чем начать движение через пустыню, уже требуют с городов Триполи тысячу верблюдов для перевозки воды и съестных припасов. Это дает представление о происшедших за это время изменениях в сношениях между севером и югом Африки; нельзя сказать, откуда исходила эта революция: из Египта или из Кирены и Триполи, но она пошла на пользу всей Северной Африке.

Таким образом, для финансов империи Северная Африка была драгоценным владением. Однако труднее решить, выиграли ли вообще римляне от ассимиляции Северной Африки или проиграли. Нерасположение, которое италийцы издавна питали к африканцам, не изменилось после того, как Карфаген сделался большим римским городом и вся Африка заговорила по-латыни; если утверждали, что Север Антонин соединил в себе пороки трех наций, то его дикую жестокость относили на счет его африканского отца; в IV в. капитан корабля, думавший, что Африка сама по себе прекрасная страна, но что африканцы ее не достойны, потому что они лукавы, неверны слову и что среди них хорошие люди хотя и встречаются, но редко, не имел в виду Ганнибала, но высказывал то, что тогда думала широкая публика. Поскольку в римской литературе эпохи империи чувствуется влияние африканского элемента, оно сказывается на особенно неприятных страницах вообще малоприятной книги. Новая жизнь, которая расцвела для римлян из развалин уничтоженных ими наций, нигде не обнаруживает полноты, свежести и красоты; оба творения Цезаря — страна кельтов и Северная Африка (ведь латинская Африка может считаться его созданием с таким же основанием, как и латинская Галлия) — остались незавершенными. Но новому римлянину с Роны и Гаронны тога была все-таки больше к лицу, чем «полунумидийцу и полугетулу». Правда, Карфаген по количеству жителей и по богатству немногим уступал Александрии и был, бесспорно, вторым городом латинской половины империи, самым оживленным и, быть может, самым испорченным городом Запада после Рима и самым крупным центром латинской науки и литературы. Августин живыми красками рисует, как иной честный юноша их провинции погибал там среди беспутных развлечений цирка и как его самого, 17-летнего студента, прибывшего в Карфаген из Мадавры, пленил театр своими любовными пьесами и трагедией. Не было у африканцев недостатка также в прилежании и талантах; напротив, в Африке придавали латинскому обучению, а также греческому и их конечной цели — общему образованию, может быть, большее значение, чем где-либо в другой части империи, а потому здесь школьное дело достигло высокого развития. Философ Апулей при Антонине Пие, знаменитый христианский писатель Августин, последний из соседнего, менее значительного, пункта Тагасте, получили первоначальное образование в родном городе; затем Апулей учился в Карфагене и закончил свое образование в Афинах и Риме; Августин отправился из Тагасты сначала в Мадавру, затем также в Карфаген; таким же образом обычно получали образование юноши из лучших семей. Ювенал советует профессору риторики, желающему заработать деньги, ехать в Галлию или, еще лучше, в Африку, эту «кормилицу адвокатов». В одной усадьбе знатного владельца, в области Цирты, недавно была найдена баня эпохи поздней империи, обставленная с царской роскошью; рисунки ее мозаичного пола изображают минувшую жизнь этого поместья: дворец, обширный охотничий парк с собаками и оленями, конюшни с благородными скаковыми лошадьми занимают, конечно, центральное место, однако там есть и «уголок ученого» (filosophi locus) и сидящая под пальмами знатная дама. Но именно школьная ученость является слабым местом африканской литературы. Писатели появляются здесь поздно; до эпохи Адриана и Пия в латинской литературе нет ни одного африканского автора с громким именем, да и после знаменитые африканцы — сплошь прежде всего школьные учителя, пришедшие к литературе через школу. При только что упомянутых императорах самыми прославленными учителями и учеными в столице являются • уроженцы Африки — ритор Марк Корнелий Фронтон из Цирты, воспитатель юношей из императорского дома при дворе Пия, и филолог Гай Сульпиций Аполлинарис из Карфагена. Поэтому в этих кругах господствует то бессмысленный пуризм, старающийся насильно втиснуть латинскую речь в старомодные рамки Энния и Катона, чем и составили себе славу Фронтон и Аполлинарис, то совершенное забвение свойственной латинскому языку строгости и легкомыслие, дурно копирующее дурные греческие образцы, которое достигает своей высшей точки в вызывавшем в свое время такое восхищение романе «Золотой осел» названного выше философа из Мадавры. Язык кишел то школьными реминисценциями, то неклассическими или новообразованными словами и оборотами. Как в императоре Севере, африканце из хорошей семьи, который сам был ученым и писателем, по тону речи всегда можно было узнать африканца, так и стиль этих африканцев, даже остроумных и получивших чисто латинское воспитание, отличается обычно некоторой странностью и несвязностью, как, например, стиль карфагенянина Тертуллиана с его напыщенной мелочностью, с его растерзанными предложениями, его вычурностью и скачками мысли. В этой литературе нет двух вещей — греческой грации и римского достоинства. Замечательно, что во всем африкано-латинском писательском мире нет ни одного заслуживающего упоминания поэта. Положение изменилось только в христианскую эпоху. В развитии христианства Африке принадлежит поистине первая роль; христианство возникло в Сирии, но сделалось мировой религией в Африке и благодаря Африке. Подобно тому как перевод священных книг с еврейского языка на греческий, который был народным языком важнейшей из еврейских общин вне Иудеи, дал еврейству его мировое значение, так и для перенесения христианства с порабощенного Востока на господствовавший Запад решающее значение имел перевод его вероисповедных книг на язык Запада, — тем, более, что эти книги переведены были не на язык образованных кругов Запада, который рано исчез из повседневной жизни и в эпоху империи усваивался всюду через школу, а на бывший тогда в общем употреблении в народе латинский язык, разлагавшийся и подготовлявший романский строй речи. Когда христианство благодаря падению Иудейского церковного государства избавилось от своей еврейской основы, оно сделалось мировой религией потому, что в большой мировой империи начало говорить на общепринятом языке империи. Люди же, о которых мы говорим, были частично италийцы, но прежде всего — африканцы 498 . В Африке, по всей вероятности, гораздо реже, чем хотя бы в Риме, можно было встретить такое знание греческого языка, которое делает переводы ненужными; с другой стороны, преобладавший в период раннего христианства восточный элемент находил здесь более радушный прием, чем в остальных странах Востока, где был в употреблении латинский язык. Вообще в возникшей теперь благодаря новой религии литературе, главным образом полемической, говорящая по-латыни Африка — так как римская церковь в это время принадлежала к греческой сфере — играет ведущую роль. До конца этого периода вся христианская литература на латинском языке принадлежит Африке. Тертуллиан и Киприан были из Карфагена, Арнобий — из Сик-ки, даже Лактанций, даже, вероятно, Минуций Феликс, несмотря на их классическую латынь, были африканцами, равно как и упомянутый выше принадлежащий к несколько более поздней эпохе Августин. В Африке формировавшаяся церковь нашла самых ревностных исповедников, самых даровитых заступников. В религиозной борьбе на литературной почве Африка выставила наибольшее число самых способных бойцов, своеобразие которых нашло себе подходящий и могучий простор в борьбе против старых богов — то в форме красноречивого обсуждения, то в форме остроумных насмешек над баснями, то в страстном гневе. Во всей древности нельзя найти ничего подобного тому душевному настроению, преисполненному сперва буйного упоения жизнью, а затем пламенного религиозного воодушевления, какое звучит в «Исповеди» Августина.