Теодор Моммзен - Римские провинции от Цезаря до Диоклетиана

В процессе романизации, которая в Галлии, за исключением южной провинции, протекала в значительной степени без какого бы то ни было воздействия извне, обнаруживается замечательное различие между Галлией восточной, с одной стороны, западной и северной — с другой, причем это различие лишь отчасти объясняется противоположностью между германцами и галлами. При падении Нерона и в последующих событиях это различие выступает даже в качестве определяющего политического фактора. Близкое соприкосновение восточных округов с рейнскими лагерями и происходивший преимущественно здесь набор солдат для рейнских легионов способствовали тому, что римское влияние проникло сюда раньше и полнее, нежели в области Луары и Сены. Во время упомянутых выше конфликтов рейнские округа — кельтские лингоны и треверы, равно как германские убии, или, точнее, жители колонии Агриппины — примкнули к римскому городу Лугдуну и оставались верны законному римскому правительству, тогда как в стране секванов, эдуев и арвер-нов поднялось восстание против Рима, которое, как мы видели, носило, по крайней мере отчасти, национальный характер. На одном из позднейших этапов этой борьбы мы находим ту же противоположность, лишь с переменой политических ролей: восточные округа находятся в союзе с германцами, тогда как сейм в Реймсе отказывается присоединиться к ним.

Если в отношении языка Галлия в общем находилась в таком же положении, как и остальные провинции, то в распоряжениях, касающихся мер и веса, мы снова встречаем тенденцию щадить ее древние порядки. Правда, наряду с общеимперской системой, установленной Августом, во многих провинциях вследствие терпимости или, скорее, безразличия правительства в этих вопросах продолжали сохраняться местные правила; однако в одной лишь Галлии эти местные порядки оказались в состоянии вытеснить впоследствии общеимперскую систему. По всей Римской империи дороги измерялись в римских милях (1,48 км), и до конца II в. эта мера применялась и в галльских провинциях. Однако начиная с Севера в трех Галлиях и обеих Германиях вместо нее входит в употребление новая миля, — правда, сообразующаяся с римской, но все же отличная от нее и носящая галльское название левга (2,22 км), равная 1,5 римской мили. Было бы ошибочно думать, что Север хотел сделать этим уступку национальному самолюбию кельтов; это не соответствует ни духу времени, ни, тем более, характеру самого императора, который не скрывал своего враждебного отношения именно к этим провинциям. Очевидно, Север руководствовался мотивами целесообразности, исходя из того, что национальная дорожная мера, левга, а также двойная левга, германская раста, соответствующая французскому лье, сохранились в этих провинциях и после введения единообразной дорожной меры и держались прочнее, чем местные меры в прочих частях империи. Формально Август, очевидно, ввел в Галлии римскую милю, которая фигурирует в почтовых книгах и измерениях имперских дорог; однако на деле он оставил Галлии ее старую дорожную меру; этим и объясняется тот факт, что позднейшая администрация нашла менее неудобным принять для почты двойную единицу 15 15 Во всех почтовых книгах и дорожных таблицах отмечается, что у Лиона и Тулузы начинается счет на левги. , нежели продолжать пользоваться дорожной мерой, фактически остававшейся неизвестной в стране.

Гораздо большее значение имеет вопрос об отношении римского правительства к туземной религии; нет никакого сомнения, что именно в религии галльская народность нашла свою самую прочную опору. Даже в южной провинции культ неримских божеств держался, по-видимому, очень долго, гораздо дольше, нежели, например, в Андалузии. В крупном торговом городе Арелате мы, конечно, находим посвятительные надписи только тем богам, которые почитались в Италии; но в Э, Фрежюсе, Ниме и вообще во всей прибрежной области культ старых кельтских богов в эпоху империи был распространен почти так же широко, как и во внутренней Галлии. В иберийской части Аквитании также встречаются многочисленные следы туземных культов, совершенно не похожих на кельтские. Тем не менее все обнаруженные на юге Галлии изображения богов по своему внешнему облику менее отклоняются от обычных изображений, нежели соответствующие памятники на севере Галлии; к тому же Рим легче мог примириться с существованием кельтских национальных богов, нежели с национальным жречеством, друидами, которое мы встречаем только в Галлии и на Британских островах. Было бы напрасным трудом пытаться дать понятие о внутренней сущности учения друидов, представлявшего странное сочетание умозрения и фантазий; достаточно показать на нескольких примерах страшные и чуждые нам черты этого учения. Могущество речи символически представлялось в виде лысого, морщинистого, обожженного солнцем старика, держащего в руках палицу и лук; от его пронзенного языка тянутся золотые цепи к ушам следующих за ним людей; все это означает, что обладающий мощным даром слова старик мечет стрелы и наносит сокрушительные удары, а сердца толпы с готовностью покоряются ему. Это кельтский Огмий; грекам он казался Хароном в облике Геракла. На одном найденном в Париже жертвеннике мы видим изображение трех богов с надписью; посредине находится Юпитер, по левую сторону от него — Вулкан, а по правую — Эз, «ужасный, с его жуткими алтарями», как называет его один римский поэт, хотя этот Эз был богом торговых сношений и мирного труда 16 16 Вторая бернская глосса к Лукану (1, 445), правильно отождествляющая Тевтатеса с Марсом и вообще, по-видимому, заслуживающая доверия, говорит об Эзе: Незшп Мегсигшш сгес1ип!, з! дш<1ет а тегсаЩпЬиБ соНшг (полагают, что Эз есть Меркурий, поскольку его чтут купцы). 27 [р» ; он носит рабочий фартук, подобно Вулкану, и тоже держит в руках молот и щипцы; топором он обтесывает иву. Часто встречающееся божество, по-видимому, носящее имя Цернунн, изображается сидящим в скорченном положении, с поджатыми ногами; на голове это божество имеет оленьи рога, с которых свисает цепочка, а на коленях держит мешок с деньгами; иногда перед ним стоят быки и олени; быть может, все это должно означать, что земля является источником богатства. Этот кельтский Олимп, лишенный всякой чистоты и красоты, отличающийся причудливым и фантастическим нагромождением весьма земных вещей, резко отличен от простых человеческих форм греческой религии и простых человеческих понятий религии римской; это отличие дает нам представление о грани между побежденными и их победителями. С этим были связаны очень опасные практические последствия; неисчерпаемый запас всевозможных тайных средств и волшебства, пользуясь которыми жрецы выдавали себя за врачей, причем рядом с заговорами и заклинаниями практиковались также человеческие жертвоприношения и врачевание болезней мясом зарезанных на алтарях людей. Наличие прямой оппозиции чужеземному владычеству среди друидов этой эпохи не установлено; но даже если такой оппозиции не существовало, все же вполне понятно, что римское правительство, которое вообще проявляло безразличную терпимость ко всем местным особенностям религиозного почитания, с опасением относилось не только к эксцессам этого странного культа, но и к друидам вообще. Учреждение ежегодного галльского праздника в чисто римской столице, вне всякой связи с национальным культом, очевидно, было со стороны правительства мерой противодействия старой туземной религии с ее ежегодным жреческим собором в Шартре, центральном пункте галльской земли. Однако прямое противодействие друидам со стороны Августа выразилось лишь в запрете всем римским гражданам участвовать в галльском национальном культе. Тиберий со свойственной ему большей решительностью пошел напролом и вовсе запретил это жречество со всей его свитой наставников и лекарей. Однако это распоряжение, по-видимому, практического успеха не имело, поскольку такой же запрет был вторично издан при Клавдии. Рассказывают, что Клавдий предал казни одного знатного галла всего лишь за то, что тот был уличен в применении употреблявшихся в Галлии колдовских средств в целях достижения успеха по своему делу у императора. Как мы покажем в дальнейшем, решение занять Британию, которая искони была главным центром друидов, было в значительной степени вызвано желанием нанести окончательный удар деятельности друидов. Несмотря на все это, жречество еще играло значительную роль в той попытке отделиться от Рима, которую галлы предприняли после свержения династии Клавдиев. Пожар Капитолия — так проповедовали друиды — предвещает мировой переворот и начало господства Севера над Югом. Впоследствии это пророчество исполнилось, однако не благодаря галльской нации и не к выгоде ее жречества. Влияние же особенностей галльского богопочитания сказывалось и в более позднее время; когда в III в. на некоторое время возникает Галло-Римская империя, на ее монетах наиболее часто изображается Геркулес, частью в своем греко-римском облике, частью же в виде галльского Девзониенза или Магузана. Однако в более позднее время о друидах можно говорить лишь постольку, поскольку мудрые женщины в Галлии вплоть до эпохи Диоклетиана называются друидками и занимаются прорицаниями, а древние знатные фамилии еще долгое время спустя гордятся наличием в своих родословных предков-друидов. Туземная религия отступала еще быстрее, чем туземный язык, и христианство едва ли встретило с ее стороны серьезное сопротивление.