Теодор Моммзен - Римские провинции от Цезаря до Диоклетиана

Мы не имеем возможности решить, представлял ли себе Антоний свое положение на Востоке, сейчас же после того как он принял власть, именно в таком виде; вероятно, мысль об образовании нового восточного великого царства в соединении с принципатом на Западе созревала в нем постепенно и вылилась в окончательную форму лишь после того, как в 717 г. по возвращении своем из Италии в Азию он вновь сблизился с последней царицей из дома Лагидов, чтобы более уже с ней не расставаться. Однако столь широкие начинания были ему не по плечу. Будучи одним из тех военных талантов, которые умеют, находясь лицом к лицу с врагом, и в особенности в трудных обстоятельствах, наносить хорошо рассчитанные и смелые удары, Антоний был лишен воли государственного человека, ясного понимания политических задач и способности решительно добиваться их выполнения. Если бы диктатор Цезарь поставил перед ним задачу покорения Востока, он, вероятно, отлично разрешил бы ее; но маршал не годился во властители. После изгнания парфян из Сирии прошло почти два года (лето 716 — лето 718), но он ни на шаг не приблизился к цели. Антоний, обнаруживавший свою ординарную натуру также и в том, что неохотно давал своим генералам возможность отличиться, удалил Вентидия, способного полководца, победителя Ла-биена и Пакора, немедленно после последнего успеха и сам принял главное командование; в качестве главнокомандующего он предпринял попытку взять Самосату, главный город небольшого сирийского зависимого государства Коммагены, но не смог одержать и этой жалкой победы. Раздосадованный неудачей, он оставил Восток, чтобы договориться в Италии со своим зятем насчет дальнейшего устройства дел или же чтобы наслаждаться жизнью со своей юной супругой Октавией. Его наместники на Востоке не бездействовали. Публий Канидий Красе двинулся из Армении на Кавказ и покорил там ибер-ского царя Фарыабаза и албанского Зобера. Гай Соссий занял в Сирии последний державший сторону парфян город — Арад; затем он восстановил в Иудее власть Ирода и велел казнить поставленного парфянами претендента на трон — Асмонея Антигона. Последствия победы сказывались, таким образом, по всей римской территории, и римское владычество получило признание до самого Каспийского моря и сирийской пустыни. Однако начало военных действий против парфян Антоний приберегал для себя — и все-таки не возвращался.

Когда он наконец в 718 г. вырвался из объятий не Октавии, а Клеопатры и двинул в поход свои боевые колонны, значительная часть удобного для военных действий времени года была уже пропущена. Еще более странным, чем эта потеря времени, было направление, взятое Антонием. И в прежнее время и впоследствии все наступательные войны римлян против парфян велись в направлении на Кте-сифон, столицу царства, расположенную к тому же на его западной границе; город этот является для армии, двигающейся вниз по берегам Евфрата и Тигра, естественной и ближайшей операционной целью. Достигнув Тигра через северную Месопотамию приблизительно тем путем, каким шел Александр, Антоний мог бы двинуться вниз по берегу реки на Ктесифон и Селевкию. Но вместо этого он пошел в северном направлении сперва в Армению, а отсюда, собрав все свои боевые силы и пополнив их главным образом армянской кавалерией, вышел на плоскогорье Мидийской Атропатены (Азербайджан). Такой план похода ему, вероятно, рекомендовал союзный армянский царь, так как армянские государи во все времена стремились к обладанию этой соседней страной; теперь армянский царь Артавазд мог рассчитывать победить носившего то же имя сатрапа Атропатены и присоединить его владения к своим.

Однако сам Антоний не мог руководствоваться подобными соображениями. По-видимому, он рассчитывал проникнуть из Атропатены в самое сердце неприятельской страны и намеревался сделать целью своего движения старинные персидские резиденции Экбатану и Раги. Но, составляя такой план, он действовал, не имея представления о трудностях местности и совершенно недооценивая силы сопротивления врага; к тому же неблагоприятными для него обстоятельствами были краткость времени, удобного для операций в этой гористой местности, и позднее начало похода. Так как такой способный и опытный военачальник, каким был Антоний, едва ли мог совершить столь грубые ошибки, то, по всей вероятности, здесь сыграли роль особые политические соображения. Как мы уже говорили, власть Фраата была непрочной; Монес, на верность которого Антоний вполне полагался и которого он, может быть, даже надеялся посадить на место Фраата, по желанию парфянского царя 241 вернулся к себе на родину; Антоний, по-видимому, рассчитывал, что Монес поднимет восстание против Фраата, и в ожидании этой междоусобной войны повел свою армию во внутренние области Парфии. Конечно, Антоний имел возможность оставаться в ожидании успехов этого удара в дружественной Армении и, если потребуются дальнейшие операции, использовать в следующем году хотя бы все летнее время; но такая выжидательная тактика была не по сердцу нетерпеливому полководцу. Однако он столкнулся в Атропатеые с упорным сопротивлением сильного и наполовину независимого царька, стойко выдерживавшего осаду в своей столице Прааспе, или Фраарте (к югу от озера Урмии, вероятно, в верхнем течении Джагхату); к тому же неприятельское вторжение, по-видимому, положило конец внутренним раздорам парфян. Фраат повел на выручку осажденного города большое войско. Антоний взял с собой много осадных орудий, но, нетерпеливо стремясь вперед, оставил их позади, возложив их охрану на два легиона под начальством Оппия Статиана. Поэтому все попытки овладеть осажденным городом остались безуспешными; а царь Фраат отрядил всю свою конницу под начальством упомянутого Монеса в тыл врага против медленно продвигавшегося вперед корпуса Статиана. Парфяне изрубили отряд, прикрывавший обоз, убив, между прочим, и самого полководца, а остальных взяли в плен и уничтожили весь обоз, всего до 300 повозок. Это решило исход кампании. Армянский царь, отчаявшись в ее успехе, собрал свое войско и вернулся в свои пределы. Антоний не сразу прекратил осаду и однажды даже разбил царское войско в открытом бою, но ловкие всадники скрылись, не понеся серьезных потерь, и победа осталась безрезультатной. Попытка добиться от царя по крайней мере возвращения знамен, как прежних, так и только что потерянных, и таким образом заключить мир если не с выгодой, то хотя бы с честью, не удалась; за такую дешевую цену парфянский царь не хотел выпустить из рук верного успеха.

Он лишь обещал посланцам Антония дать римлянам возможность спокойно вернуться на родину, если они снимут осаду. Это обещание противника, мало почетное и мало успокоительное, вряд ли могло побудить Антония к отступлению. Можно было стать на зимние квартиры во вражеской стране, тем более, что парфянские войска не знали длительной военной службы и ввиду приближавшейся зимы большинство воинов, наверное, разошлись бы по домам. Но у римлян не было надежного опорного пункта, подвоз припасов в опустошенной стране не был обеспечен, а главное — сам Антоний не был способен на такое медлительное ведение войны. Поэтому он побросал осадные машины, которые сейчас же были сожжены осажденными, и начал трудное отступление — запоздалое или преждевременное, но во всяком случае несвоевременное; 15 дневных переходов (300 римских миль) по враждебной стране отделяли римское войско от Аракса, пограничной реки Армении, единственной страны, куда римляне могли отступить, несмотря на двусмысленное поведение ее властителя. Неприятельское войско в 40 тыс. всадников, невзирая на данное обещание, шло по пятам отступавших, а с уходом армян римляне лишились лучшей части своей конницы. Припасов и вьючных животных едва хватало; время года было очень позднее. Но в этом опасном положении Антоний снова обрел свои силы и свое военное искусство, а отчасти и свое военное счастье; он принял решение — ш сам полководец, как и войска, выполнили задачу блестяще. Если бы при них не находился один прежний солдат Красса, принявший парфянское подданство, а потому великолепно знакомый с каждой дорогой и тропинкой, — он повел их не по равнине, которой они пришли, а по горам, затруднявшим нападение конницы (по-видимому, через горы вокруг Тавриза), — войско едва ли пришло бы к цели; и если бы Мо-нес, стараясь по-своему уплатить Антонию свой долг признательное-ти, не извещал его своевременно о лживых заверениях и коварных умыслах своих соотечественников, то римляне непременно попали бы в одну из засад, которые им устраивались неоднократно. Солдатская натура Антония проявилась в эти тяжелые дни с большим блеском в его искусстве пользоваться каждым благоприятным моментом, в его строгости по отношению к трусам, в его умении поднимать боевой дух солдат, в его неотступных заботах о раненых и больных.