Алексей Фомин - Война с продолжением

Все дальнейшее развитие событий было в значительной мере связано с последствиями Анкарского договора. Его неблагоприятные последствия для английской политики были очевидны. Г. Румбольд писал Керзону, что сепаратные действия французов и итальянцев вдохновляют националистов. Генерал Гарингтон считал, что теперь использование французских войск против националистов в случае необходимости будет невозможно [905] DBFP, Ser. 1, Vol. 17. № 439. Rumbold to Curzon. 10/11/1921. Р. 472–473. . Между тем ответ французского посольства на письмо Керзона представлял все случившееся как досадное недоразумение. Во французском ответе (письмо было подписано сотрудником посольства де Монтиллем) с юридической дотошностью доказывалось, что ни одна из статей Анкарского договора не противоречила союзным обязательствам Франции, тем более что ни Севрский договор, ни Трехстороннее соглашение не были ратифицированы. Статья Анкарского договора о защите меньшинств вообще была единственным документом, налагавшим на кемалистов какие-либо обязательства в этой области. Существование секретных статей договора полностью отрицалось. Французы фактически отказались от любой ревизии договора, заявив, что это возможно лишь при заключении общего мирного договора с Турцией [906] АВПРИ, Ф. НАИ, Сер. А, Ед. Xp. 217, Л. 29–52. . Было, однако, очевидно, что самое сильное раздражение Керзона вызывали не отдельные статьи договора, а сам факт его заключения и перспектива утраты контроля над французской политикой на Ближнем Востоке.

В новом письме Керзона от 25 ноября заострялось внимание на вопросе о Багдадской магистрали и о гарантиях для национальных меньшинств. Уверения де Монтилля, что сирийский участок дороги никогда не будет использован для любых действий, направленных против Великобритании, Керзону показались недостаточными, как и гарантии для национальных меньшинств, позаимствованные из договоров, подписанных некоторыми центральноевропейскими странами. По мнению Керзона, для Турции могли подойти только условия Севрского договора, предусматривавшие реституцию утраченной в годы войны собственности представителей национальных меньшинств и гораздо более жесткий контроль за их положением со стороны Лиги Наций [907] Там же, Л. 54–56. . Замысел Керзона был очевиден: выдвижение со стороны Франции этих требований, абсолютно неприемлемых для кемалистов, разрушило бы весь Анкарский договор и снова поставило бы Францию и Великобританию в равное положение по отношению к Анкаре. Во французском ответе снова повторялась мысль о том, что Анкарский договор предоставляет максимально возможные гарантии меньшинствам и никоим образом не ущемляет прав третьих стран в отношении Багдадской железной дороги [908] Там же, Л. 58–60. . Однако, несмотря на все эти разногласия, Форин Оффис всячески старался не делать их достоянием гласности. Попытка нескольких антитурецки настроенных депутатов устроить в палате общин специальные дебаты по этому вопросу была от имени правительства резко пресечена лордом-хранителем печати О. Чемберленом [909] Great Britain. Parliament. Parliamentary Debates. House of Commons. Ser. 5. Vol. 148. L., 1921. Col. 45. .

Для Франции Анкарский договор был не сиюминутным тактическим маневром, а продуманным актом трезвой долгосрочной политики. Отказ от него означал бы неоправданное изменение политической линии и потому был невозможен. Бриан тщательно следил за процессом его исполнения, в особенности за процессом мирной передачи территорий турецким властям [910] DDF, 1921. T. 2. № 354. Briand á Franclin-Bouillon. 12/11/1921. P. 553–554. . Понимая неоднозначность этого договора в глазах союзников и части европейского общественного мнения, Бриан следил, чтобы туркам не достались французское оружие и боеприпасы [911] DDF, 1921. T. 2. № 345. Briand á Franclin-Bouillon. 8/12/1921. P. 696. , а также чтобы эвакуация французских войск из Киликии не сопровождалась массовым исходом местных армян в Сирию. Этого, впрочем, избежать не удалось [912] Саакян Р.Г. Указ. соч. C. 167–170. .

Заключение этого договора было встречено во Франции с одобрением. Известный публицист Морис Перно писал: «Соглашение 20 октября есть посредственное воплощение прекрасного принципа. В тот час, когда анатолийские националисты, представляющие собой наиболее жизнеспособный и наиболее деятельный элемент турецкой нации, колебались между Европой и Азией и когда их приверженность азиатской системе, созданной Берлином и Москвой, подвергла многие европейские державы очень серьезным опасностям, долг этих держав состоял в том, чтобы использовать по отношению к туркам умеренность, чтобы удержать их от крайних намерений, которые вызовут отвращение и отчаяние. Первой встав на разумный путь, Франция вдохновлялась не только своими собственными интересами, она послужила делу всей Европы и всего мира» [913] Pernot М. La question turque. P., 1921. P. 110. . Далее Перно излагал свой взгляд на сущность англо-французских противоречий: «Для наших союзников было совершенно безразличным, что борьба продолжалась в Анатолии, где у них нет интересов. Для нас, напротив, каждый день войны между эллинами и турками приносил какой-то новый убыток. Железные дороги, разрушаемые воюющими сторонами, мосты и произведения искусства, которые они уничтожали, — все это было в большей своей части собственностью Франции и в остальном — залог долга, который немцы перед ней имели (то есть репараций — А.Ф. ). Эти огромные сельскохозяйственные владения, на которых война не могла не уничтожить результаты многолетнего труда, представляли собой залог тех займов, на большую часть которых подписывались наши граждане. Одним словом, Англия проводила в Турции политику державы, которой нечего терять. Более того, она и нас заставляла делать это вместе с ней, не желая признать, что наши обстоятельства и наши самые элементарные и самые справедливые интересы нам указывали на иное» [914] Ibid. P. 239. .

Хотя Анкарский договор и сопровождавшие его письма не содержали упоминаний о третьих странах, подписание этого документа вызвало серьезное беспокойство не только в Лондоне, но и в Москве. Как мы уже говорили, одной из причин решительного поворота Франции к протурецкой политике было опасение углубления сотрудничества между Анкарой и Москвой, что трактовалось в Париже как «большевизация» Анатолии, ее попадание в советскую сферу влияния. При откровенно враждебном характере франко-советских отношений это считалось для Франции неприемлемым. В международных отношениях этого периода появилась новая тенденция — борьба Советской России и Франции за влияние в Анкаре.

На деле же советско-турецкие отношения развивались далеко не гладко. Много спорных вопросов возникло в ходе «раздела» Закавказья в результате армяно-турецкой войны 1920 года и «советизации» Армении и Грузии в конце 1920 — начале 1921 года. После заключения Московского договора от 16 марта 1921 года Советская Россия начала поставлять в Турцию оружие, деньги и военное снаряжение, которые сыграли значительную роль в обеспечении победы на Сакарье. Эта помощь оказывалась не только из альтруистических побуждений. С советской точки зрения поражение Турции было бы крайне невыгодно, поскольку оно закрепило бы господство Антанты в Проливах и распространило ее влияние вплоть до границ на Кавказе. В то же время вскоре началось заметное охлаждение отношений, вызванное несколькими причинами. Со стороны советского руководства была предпринята явно неуместная попытка увязать предоставление обещанной помощи Турции с получением концессии на медные рудники на реке Чорох, расположенные на территории, переходившей к Турции по Московскому договору [915] Турция: рождение национального государства, 1918–1923. По документам РГАСПИ. М., 2007. № 47. Из протокола № 64 заседания Полтбюро ЦК РКП(б) по поводу оказания финансовой помощи Турции. 3/10/1921. С. 122 Сдалее: ТРНГ — РГАСПИ). . Это давало повод обвинить Москву в возвращении к «империалистическим» методам. К тому же советская помощь Турции оказывалась с перебоями и не в таких объемах, как было первоначально заявлено (Россия сама страдала от голода). Наметившееся сближение между Советской Россией и Англией (торговый договор, подписанный в один день с договором с Турцией) воспринималось турками как сделка с общим врагом. Наконец, в Анкаре крайне негативно смотрели на заигрывание советского руководства с бывшим лидером младотурок Энвер-пашой, который находился в это время на советской территории. Москва смотрела на Энвера как на «запасной вариант», через которого можно было бы осуществлять свое влияние в Турции, где еще имелись группы «энверистов». Между тем М. Кемаль видел в Энвере личного врага. Советские интриги с ним никак не могли способствовать укреплению дружбы. Наиболее сложным периодом в советско-турецких отношениях было время пребывания в Анкаре полномочного представителя РСФСР С.П. Нацаренуса (май — ноябрь 1921 года). Сближение с Францией рассматривалось в Анкаре как альтернатива односторонне промосковскому курсу, а соперничество Москвы и Парижа позволяло шантажировать ту и другую сторону.