Валерий Дуров - Юлий Цезарь: человек и писатель

Вступив в Рим и созвав оставшихся там сенаторов, Цезарь заявил, что жестокости и высокомерию помпеянцев, их мелочности и слабохарактерности он намерен противопоставить справедливость и доброжелательность (1, 32). Цезарь постоянно подчеркивает свою мягкость, терпимость — и упрямство, высокомерие, хвастовство помпеянцев.

В обрисовке Цезаря окружение Помпея может вызывать только негодование. Сильное впечатление оставляет рассказ Цезаря о том, как незадолго до Фарсальской битвы в ставке Помпея возникли склоки из-за дележа государственных и жреческих должностей, занимаемых в то время цезарианцами. Уже делилось имущество Цезаря и его сторонников, причем споры нередко доходили до взаимных оскорблений. Придумывались наказания для еще не поверженного противника. «Все хлопотали либо о своих почестях, либо о денежных наградах, либо о преследовании своих врагов», — пишет Цезарь о вождях помпеянского лагеря (3, 83). Помпеянцы открыто выражали свое презрение к войску Цезаря, считая, что победа у них уже в руках.

Особенно потрясает картина, открывшаяся взору Цезаря, когда он ворвался в лагерь помпеянцев. «В лагере Помпея, — читаем мы в «Записках», — можно было увидеть выстроенные беседки; на столах стояла масса серебряной посуды; пол в палатках был покрыт свежим дерном, а палатки Луция Лентула и некоторых других были даже обвиты плющом; много было и других указаний на чрезмерную роскошь и уверенность в победе. Ясно было, что люди, стремившиеся к ненужным наслаждениям, нисколько не боялись за судьбу этого дня. И такие люди упрекали в излишестве несчастное и выносливое войско Цезаря, которое всегда страдало от нужды в предметах первой необходимости» (3, 96).

Духовное превосходство Цезаря над нравственно разложившимися помпеянцами в «Записках» настолько очевидно, что, кажется, исключена даже сама возможность сомнения в том, что именно он, а не помпеянцы, является подлинным защитником древнеримских моральных ценностей и республиканской законности, нагло попранной сенатской аристократией. Бездуховность и порочность помпеянских лидеров обернулись для них вполне закономерным поражением. Вывод напрашивается сам собой: римская знать, пораженная такими пороками, как корыстолюбие (avaritia — 3, 32, 1) и страсть к роскоши (luxuries — 3, 96, 1–2), не способна больше управлять государством. Алчность порождает в людях заносчивость, жестокость и склонность к насилию, а роскошь — забвение стыда, наглость и утрату верности.

Государству, где все становится предметом купли и продажи, нужна крепкая рука. Не исключено, что именно к этой мысли хочет подвести своих читателей Цезарь. Вполне возможно, что, рисуя разложение правящего сословия, Цезарь готовил идейную базу для проведения мероприятий против роскоши, финансовых злоупотреблений, подкупа, разврата и других пороков, с которыми он повел борьбу в последние годы своей жизни.

Если наши соображения верны, то «Записки о гражданской войне» должны быть опубликованы в 46 г., когда Цезарь вплотную занялся реформаторской деятельностью. Замеченная учеными близость последней книги «Записок о галльской войне» с тремя книгами «Записок о гражданской войне» заставляет думать, что между завершением первого сочинения и началом работы над вторым не могло пройти много времени.

Азиний Поллион, обвиняющий Цезаря в искажении истины, слишком сгущает краски. Для части фактов, изложенных в «Записках о гражданской войне», у нас имеется другое важнейшее свидетельство очевидца тех событий, который говорит о них с несомненной искренностью. Это письма Цицерона. Они обладают для нас особой ценностью, потому что дают нам неплохую возможность проверить достоверность «Записок». Весьма существенно то, что в письмах выражено мнение именно Цицерона, человека в то время крайне враждебного Цезарю. При сличении «Записок» Цезаря с эпистолярным наследием Цицерона серьезных расхождений, по крайней мере в изложении фактов, не обнаружено. Что же касается интерпретации и оценки фактических данных, то они — и это вполне естественно — у Цезаря и Цицерона различны.

Нам уже приходилось говорить об особой манере Цезаря представлять события: ярко освещать одни из них и оставлять в тени другие, те, которые могут вызвать у читателей сомнения в правильности его действий. В этом отношении показательно сознательное умалчивание о некоторых фактах или очень беглое, часто невнятное, упоминание о них. Так, сообщая о начале военных действий против римского сената, Цезарь, чтобы не заострять внимания на факте своего перехода через пограничную реку Рубикон, говорит сглажено: «Он направился в Аримин».

Об абсолютной объективности Цезаря в «Записках», разумеется, не может быть речи. Ведь он, что вполне естественно, стремится навязать читателю свою точку зрения на войну с Помпеем, всеми способами заставить его поверить в свою оценку событий.

«Записки о гражданской войне» имеют апологетический характер. Когда Цезарь писал их, он не мог не учитывать, что и на греческом и на латинском языках уже существовали сочинения, прославляющие Помпея, а также то, что враждебное отношение к нему самому сенатской аристократии, проявившееся еще во время его военных действий в Галлии, теперь уже полностью прорвалось наружу. Так что нет ничего странного в том, что он с максимальной четкостью определяет собственную позицию.

В «Записках» в центре событий стоит Цезарь, однако значительная роль отводится и его войску, которое, возвышаясь над всеми событиями и людьми, вместе со своим полководцем составляет одно неразрывное целое. Сквозь маску авторской беспристрастности повсюду просвечивает любовь Цезаря к своим солдатам.

О них он говорит с благодарностью и теплотой. Но всякий раз, когда речь заходит о политических противниках, тон Цезаря становится резким и язвительным. Он иронизирует над полной неспособностью и неоправданной самоуверенностью военачальников, с которыми ему приходится сражаться.

Между «Записками о галльской войне» и «Записками о гражданской войне» очень трудно установить какое-то принципиальное различие. Позиция Цезаря-человека и Цезаря-писателя в обоих произведениях остается неизменной. Он верит в справедливость всех своих действий, по крайней мере, хочет убедить в этом читателей. И все же общая для обоих произведений установка автора на самопрославление и дискредитацию политических противников в «Записках о гражданской войне» имеет более определенный характер.

Если между двумя историческими произведениями Цезаря есть все же различия, то они касаются в основном стиля повествования. Выдающийся художник слова, Цезарь очень чутко реагирует на различия в содержании, что не могло не отразиться на стиле его сочинений. Однако трудно сказать, является ли это сознательным изменением стиля или на стиль оказывает влияние чувство возрастающей ответственности Цезаря за события, активным участником которых он был и о которых теперь рассказывает.