Себастьян Хаффнер - Под маской англичанина

Томас Манн тотчас же занялся поиском издательства для опубликования книги в США. Книга была издана там в 1941 году, хотя и не в том издательстве, в которое писал Томас Манн. Он писал в издательство " Harpers & Brothers " в Нью-Йорке сразу же по прочтении книги: "Эта книга — энергичный анализ всего феномена нацизма — одна из наиболее поучительных, которые написаны о немцах в их современной ситуации".

Однако всё же наибольшее воздействие книга " Germany: Jekyll and Hyde" естественно имела в Англии. Там она была упомянута в обеих палатах парламента, на Би-Би-Си и высоко оценивалась в некоторых газетах. Писатель Дж. Б.Пристли пожелал книге, чтобы она достигла миллионного тиража. До этого хотя и не дошло — Варбург говорит о 3000 экземплярах, которые он продал — всё же благодаря этой книге и вниманию, которая она нашла, Хаффнер был дважды освобождён из интернирования: в апреле и в августе 1940 года. Второе интернирование Хаффнера летом — массовое интернирование почти всех живших в Англии "враждебных иностранцев" — окончилось для него вскоре после того, как в нижней палате парламента депутатом Джоном Паркером министру внутренних дел был подан запрос, в котором Паркер высказался против того, чтобы интернировали таких "враждебных иностранцев", как Хаффнер, вместо того, чтобы использовать их "важную поддержку военных усилий союзников".

Уже в апреле 1940 года — книга ещё не была издана — издатель Варбург справился с тем, чтобы вытащить её автора из лагеря для политически особенно подозрительных иностранцев. Тем самым он одновременно спас Хаффнеру жизнь, не подозревая этого: в начале июля все обитатели этого лагеря были отправлены морем в Канаду, однако судно было торпедировано немецкой подводной лодкой и затонуло. Большая часть невольных пассажиров утонула в Атлантическом океане — вода в нем к северу от Британских островов была и летом ледяной. В течение всей жизни Хаффнер был уверен, что он не принадлежал бы к числу выживших, поскольку, как он писал спустя десятилетия Варбургу, "моё телесное состояние в то время не было особенно крепким".

Для поразительного успеха Хаффнера в Англии имеется несколько причин. Несколько предпосылок он вынес из Германии. Прежде всего — это фон буржуазного воспитания, близость к литературе, которыми он обязан, как и столь многому другому, своему происхождению, а точнее: своему отцу, берлинскому директору народной школы и активному реформистскому педагогу. Только лишь попутно следует здесь заметить, что старший брат Хаффнера Ульрих Претцель, который унаследовал обширную библиотеку отца, после Второй мировой войны основал в Гамбурге семинар по германистике. Когда он умер, в некрологе во " Frankfurter Allgemeinen Zeitung " говорилось: "Он знал буквально всё, не только в своей узкой области, и на что он не мог ответить с первого раза, то он находил, несколько раз протянув руку в почти безграничные массы своей личной библиотеки, одной из величайших личных библиотек в нашей стране". Два больших произведения, сожалеет автор Петер Вапневский, остался должен Претцель себе и своим ученикам, никто из которых не мог бы разработать их столь компетентно, как он: большой средневерхненемецкий словарь и историю немецкой филологии.

Себастьян Хаффнер вырос последним из четырёх детей в этой буржуазно-либеральной семье и с самого детства сталкивался с политикой, искусством, музыкой и литературой. Уже рано у него было ощущение, что он может писать, и вёл дневник, писал новеллы и два романа, и некоторые говорят о том, что если бы не было обусловленного Гитлером драматического поворота судьбы, то Себастьян Хаффнер сделал бы себе (другое) имя в качестве писателя. Всё же это должно оставаться предположением.

Ситуация в эмиграции в Англии за весьма короткое время свела на нет писательские амбиции Хаффнера и вынудила его стать автором политических произведений, который, так сказать из своих собственных интересов берётся за перо. "История одного немца" в этом преобразовании является поворотным моментом — от автора романов к политической журналистике. Выбранное им самим название книги — производящее выразительное действие — позволяет догадываться, что Хаффнер знал о том, какое особое положение он как немец может занимать в приютившей его стране, которая находилась в тяжёлой и всё более изолированной ситуации по отношению к агрессивной Германии: как своего рода транслятор, тот, кто сделает понятным для англичан по всей видимости сошедших с ума противников в войне. От того, чтобы англичане не проиграли эту борьбу, зависит и его собственная жизнь. Хаффнер хватается за соломинку: возможно у него получится, как раз потому, что он немец, поделиться кое-чем с англичанами, что им станет полезным в борьбе с Германией? И ещё: возможно тем самым он сможет помочь себе и своей семье на некоторое время преодолеть затруднения? В октябре 1938 года родился их общий сын Оливер, у его жены был кроме того восьмилетний сын от первого брака и она снова была беременна… Одновременно он надеялся, не совсем по праву, но и не совсем без оснований, что его публицистическая работа сможет послужить тому, чтобы защищать его от интернирования в качестве враждебного иностранца.

Эта роль Хаффнера в Англии в качестве транслятора — которую он уже занимал, поскольку он реже был вынужден отдавать на перевод свои книги и статьи — была следующей основой его успеха. Хаффнер знал о военном противнике больше, чем многие другие — и он был в состоянии так это описать, что английская публика могла кое-что из этого извлечь. Главной целью Хаффнера была ведь одинакова с целью страны его пребывания: победить Гитлера. И всё же не содержится ли в этой общности между Хаффнером и Англией уже зародыш конца "чудесной дружбы", которая охладеет, когда общий враг будет побеждён?

На первых страницах "Истории одного немца" Хаффнер намекает на то, в чём он видит пользу своей книги, возможно также и своей личности: "Мой случай — самый что ни на есть средний. По нему легко понять, на что человек сегодня может рассчитывать в Германии." Несколько менее литературно и уже очень целенаправленно звучит по сравнению с этим написанный лишь несколько месяцев спустя первый абзац в книге " Germany: Jekyll and Hyde ": "Эта книга преследует тройную цель. Она желает закончить дискуссию; совсем скромным образом помочь выиграть войну; обсудить предпосылки дл продолжительного мира".

В политически, психологически и финансово тяжелой ситуации первых месяцев в эмиграции "Воспоминания тридцатилетнего", написание смеси из романа становления героя, автобиографического рассказа от первого лица и политического анализа становится попыткой близкой к решению квадратуры круга: политическая история, рассказанная лично. Или: личная история, рассказанная политически. Не именно ли эта отвага, пойти на такой риск, производит особое очарование "Истории одного немца", от которого едва ли кто может освободиться? И естественно, что в руках читателя, перед его глазами глубоко замороженный в 1939 году текст оттаивает.