Себастьян Хаффнер - Под маской англичанина

Гитлер не сделал проще решение своим "психологическим мастерством", как Хаффнер представил спустя десятилетия в "Заметках о Гитлере" исходя из своего собственного опыта: "Сначала возбуждение страха посредством беспорядочных угроз, затем суровые, однако остающиеся за уровнем угроз меры террора и после этого постепенный переход к почти нормальности, однако без полного отказа от некоторого террора на заднем плане".

Решение на эмиграцию было без всякого сомнения самым драматическим и важнейшим в жизни Хаффнера. Он использовал своё положение редактора литературного приложения журнала мод, чтобы получить необходимые документы для заграничного репортажа из Англии. Когда он в конце концов ночью с 28 на 29 августа 1938 года поднялся в Берлине на поезд в Хук-ван-Холланд[14], то на границе не ожидалось никаких трудностей, поскольку министерство пропаганды одобрило поездку.

Его беременной подруге уже в июне со второй или даже с третьей попытки наконец удалось легально выехать. Хаффнер оставался в Берлине, тщательно готовил своё собственное бегство и организовал перевозку мебели своей подруги в Кембридж, причём он справился с трюком — поместить свои собственные пожитки в домашнее имущество своей будущей жены. По утрам до работы Хаффнер, говоривший по-французски гораздо лучше, чем по-английски, брал частные уроки, чтобы улучшить свой школьный английский. Англия была собственно "неправильной" страной эмиграции для Хаффнера, но всё же она уже скоро должна была оказаться правильной. Он был избавлен от ужасной судьбы многих немецких беженцев во Франции.

Лишь очень немногие были посвящены в план бегства. Ни разу об этом не сказали его матери — что он планировал остаться в Англии. В "Немецком Издательстве" (до 1937 года издательство "Ульштайн") было несколько посвященных: те, кто помогли ему получить выдуманный запрос на выезд. Если угодно, они были помощниками в бегстве. Молодой человек по имени Гельмут Киндлер должен был уже через несколько дней сесть на его стул. Хаффнер сам предложил его кандидатуру своим начальникам, которые знали о его планах бегства и поддерживали его.

Гельмут Киндлер был собственно помощником режиссёра в театрах Берлина, при случае работал актером, и в последнее время написал несколько статей и примечаний для "Маленькой газеты", приложения к "Новому миру моды", который редактировал Хаффнер. В августе 1938 года они столь же мало могли знать о том, что ещё встретятся — как и о том, что спустя десятилетия они совместно задумают весьма заметную книгу о том человеке, благодаря которому они оказались в тогдашней ситуации: "Заметки о Гитлере".

Неудержимое восхождение Гитлера не в первый раз вынудило Хаффнера, как раз достигшего к тому времени возраста тридцать лет, пересмотреть свои планы. Уже изучение права было в этом неправовом государстве весьма обесцененным, если человек не был готов сотрудничать с ним, что уже развивалось в правосудии с 1933 года. Хотя Хаффнер некоторое время пытался работать в той части юстиции, в которой ещё имел силу Гражданский Кодекс, всё же позже, начиная с Нюрнбергских расовых законов ему стало ясно, что он как юрист однажды сможет попасть в положение, когда придётся применить закон, который он в высшей степени отвергал. Эта оговорка была применима естественно лишь для карьеры правительственного юриста в учреждении, возможно также в министерстве. Свои прекрасные планы он мог так или иначе на необозримое время положить в долгий ящик. Между тем он мог зарабатывать писательством, среди прочего также и рекламных текстов.

Отказ от юстиции не стал для него особенно тяжёлым, поскольку он и так ощущал себя больше литератором, чем юристом. Ведь уже в сентябре 1929 года он заключил договор на написание книги. Однако мировой экономический кризис решил судьбу его романа "Дочь". По крайней мере одна гамбургская газета напечатала с продолжениями это произведение, даже если и сильно сокращённое и искажённое. Существование писателя было бы для Хаффнера наиболее желанным; изучение права он начал ради своего отца. Разрешение Хаффнером этого конфликта интересов состояло в том, чтобы делать одно, не оставляя другого. Он учился и наряду с этим писал романы и рассказы, что планировал делать также и после окончания учёбы.

Его отец, сам сын деревенского учителя, начал свою карьеру в восьмидесятых годах 19 века в качестве учителя народной школы в Померании, что послужило трамплином для головокружительной карьеры в столице рейха и наконец принесло место директора школы в берлинском округе Пренцлауэр Берг, включая служебную квартиру в школьном дворе — невероятное восхождение для человека, чей дед в конце концов был ещё крестьянином. В кайзеровской Германии для него — страстного педагога-реформиста, который надеялся оставить после себя мир немного лучше, чем тот, в который он вступил — большего роста нельзя было ожидать.

Попутно отец Хаффнера вступил в Немецкий союз учителей и сделал себе имя школьными реформами. Его представления состояли в том, что передача знаний должна осуществляться не зубрёжкой и заучиванием наизусть, но посредством проработки учебного материала самим учащимся. Однако в кайзеровском рейхе о таких представлениях не желали ничего знать. Удовлетворялись культивированием научной элиты, весьма впрочем в международных кругах уважаемой. Эта ситуация изменилась лишь в Веймарской республике. Отец Хаффнера сделал вторую карьеру, круто поднялся в иерархии прусского образования и общался по службе с прусским министром образования Конрадом Хенишем (СДПГ). Он закончил свою карьеру правительственным директором в министерстве по делам культов и председателем Немецкого союза учителей. После 1933 года нацисты повернули вспять прусскую школьную реформу, как только получили для этого возможность. Приговорённый к тому, чтобы беспомощно наблюдать, как ненавидимые им нацисты разрушают дело его жизни, удрученный Карл Луис А.Претцель умер в сентябре 1935 года в Берлине. Уже в начале тридцатых годов он завернул в газету почётную грамоту Союза учителей и вернул её через Хаффнера в берлинское учреждение — тщётный протест против всё более усиливавшихся нацистских тенденций в союзе. Мир, который он покинул, был всё же не лучше того, в который он вступил семьдесят лет ранее — параллель с Себастьяном Хаффнером, которого в последние годы жизни огорчала мысль, что он жил "напрасно".

С профессиональным ростом отца в двадцатые годы был связан переезд семьи из служебной квартиры в другую: из жилого дома директора во дворе народной школы в северо-восточном округе Берлина Пренцлауэр Берг — в район Берлин-Лихтенфельде. Профессиональный и общественный рост отца, которому он был обязан молодой республике, познакомил сына с другим миром — миром "фон" Малого Потсдама. Прежде, "в гимназии Кёнигштадта среди еврейской элиты я был весьма левым", подводит Хаффнер итог своего опыта обеих гимназий в интервью с Юттой Круг, в Лихтенфельде "я стал правым". Вся его жизнь была определена этими двумя школами — а впрочем, этим можно объяснить и невозможность приписать Хаффнера к определённому политическому лагерю. Хаффнер знал различные политические лагери и мог свести воедино их кажущиеся противоположными образы мышления, дать им поспорить и всё взвесить, и прийти таким образом к новым, непривычным результатам. Для Хаффнера не существовало проблемы — симпатизировать Розе Люксембург и Карлу Либкнехту, и одновременно оплакивать безмолвное свержение монархии в 1918 году, поскольку это отняло "у высших классов их традиции и их опору".